– Прошло полтора часа почти. 10 километров в час, – я почесал свою коротко остриженную голову, которую начало печь на солнце, схватил цикорий, сорвал с него цветок и кинул в дорожную лужу. Голубенький цветок поплыл по луже, как будто у неё было течение. Я опьянело вздохнул, – но ехать-то надо дальше. Ещё 75 кэмэ.
Позади нас было небольшое заброшенное поле, теперь сплошь степь. Впереди, через дорогу, – густой смешанный лес. А там, в лесу, паутинная сеть ветвей вверху и мох внизу, такой же мох, как и на моей машине. Эта параллельность существования мхов показалась мне немного странной, как если бы машина вдруг сказала мне, что хотела бы прорасти им насквозь. Я помню, что тогда пообещал себе по приезду домой после выходных счистить весь мох с машины до блеска.
Жена моя сидела уронив голову на колени, её взлохмоченные волосы закрывали лицо. Нагретые солнцем, они ещё пахли ромашковым бальзамом, но уже немного перхотью или чем-то таким, если мыл голову позавчера. Мне нравилась смесь этих запахов. Она придаёт женщине некоторое ощущение жизни, в отличие от безжизненного стерильно-бальзамного, который слышен сразу после мытья головы.
– Йыыыхх, – прорычала глухо жена. Этот звук означал сильную усталость, в стоическом намерении всё же преодолеть остаток пути.
Поймав себя на мысли, что размышляю о степени чистоты женских голов, я встал, размялся, обулся, и поплёлся обратно в Паджеро. Жена больше ничего не сказала и смиренно последовала моему примеру.
Ещё приблизительно 5 километров мы ехали по этой дороге, а затем она стала более дикой, заросшей и при этом, поразительно, но – более ровной. Здесь ездили реже. Большинство рыбаков, охотников и грибников, сворачивало раньше. И немногие здесь месили грязь в непогоду, выдавливая из колеи топорщащиеся в разные стороны гребни. И мы смогли ехать быстрее. Жена даже свободно вздохнула, повеселела и принялась снова грызть семечки.
Я включил радио. Слегка шипя, заиграла «Since U Been Gone» Келли Кларксон. Гитарные риффы звучали шумливо, глухо улетая в открытое окно и растворялись там в берёзовом молодняке. А голосок Келли, напевающий что-то на английском, показался мне до ужаса несовместимым с этими полями и лесами. Подобно приторно-сладкой засахарившейся конфете в гречневой каше на топлёном масле. Но что поделать, ловила только эта станция. И это всё же было лучше, чем звенящий гул ухабистой дороги, который ещё не унялся в наших головах.
Вскоре солнце застили облака, и мир стал сугубо серо-зелёным. Радио перестало играть, только шипело, и я его выключил. Чтобы разнообразить остаток пути, мы с женой начали играть в города. Ещё через 2 часа, когда мы уже по нескольку раз изрядно пострадали подыскивая название городов на злосчастных