«Надо бы Джеку показать, – подумала она, но, вспомнив их разговор и увидев Франца, выходящего из дверей с гаденькой улыбкой, тут же осеклась. – Нет, пожалуй, обойдется. Не мои проблемы».
И она смяла листок в пальцах. Ветер унес его с раскрытой ладони быстрее, чем Франц дошел до «Чероки» и разблокировал пассажирскую дверь.
– Залезай, – бросил он не без издевки, и Лора наградила его таким убийственным взглядом, что еще бы немного, и мечта Франца о смерти исполнилась. – А, ой, точно, ты же не можешь. Тогда ручки вверх!
Франц ухмыльнулся, когда Лора, сжав челюсти, послушалась. Это была самая унизительная процедура из всех возможных, потому что непростительно напоминала объятия: Франц наклонялся, подхватывал Лору под мышки и, перенося ее вес на свой, пересаживал в автомобильное кресло. Каждый раз Лорелея болталась на его шее по целой минуте, а иногда и по две, ибо обезвоженный вампир – не вампир вовсе. Лишенный и выносливости, и физической силы, Франц опять кряхтел, пока затаскивал ее, и Лоре пришлось цепляться за его плечи, чтобы не упасть. Только в такие моменты она и прикасалась к другому человеку – только в такие моменты она затихала, запирая язык за зубами.
В груди Франца, к которой она невольно прижалась, Лора чувствовала покой. Его сердце не билось, и тишина, различимая там вместо ритмичного стука, почему‐то успокаивала куда больше барабанов и музыки.
Эта тишина вызывала у нее зависть.
– Кстати… А что ты там хотел про Джека и вампира рассказать? – вспомнила Лора, но Франц только зашипел недовольно, путаясь в ее тряпичных ногах, пока запихивал их внутрь «Чероки».
– Ничего, забудь. Ты не могла бы лучше подобрать свою лапшу? Хоть немного, Пресвятая Осень!
– Ты про мои ноги? Они у меня парализованные, идиот! Если бы я могла ими двигать, то уже давно бы отпинала тебя как следует.
– Что-что ты бы сделала, толстушка?
Лора вспыхнула.
– Как ты меня назвал?! Я вешу всего сорок кило!
– Не верю. В тебе на сорок кило разве что дерьма.
– Это просто ты дрыщ несчастный! Жрать больше надо. Сажай меня давай, я спешу.
В конце концов дверца благополучно закрылась, а коляска, сложенная, перекочевала в багажник к пакетам для трупов и грязным лопатам. Лора расплылась на сиденье, переводя дыхание и потирая затылок: Франц случайно приложил ее головой об угол крыши «Чероки», когда сажал. Затем она принялась растирать свои ребра и плечи. Чужое тепло всегда липло к коже и пробирало до костей. Лора убеждала себя, что так ощущается отвращение, а не тоска, и что она растирает эти места лишь для того, чтобы поскорее прогнать тепло прочь, а не чтобы задержать его на себе подольше и вобрать поглубже внутрь.
В