– С каким ещё оборотом?
– Ой, а то вы не в состоянии различить! – лицо Виталия выражало оскорблённую наивность. Причём оскорблённую самым издевательским способом. – Идиоматическим оборотом же. А вы что подумать изволили, бесстыдник вы окаянный?!.
Бац! Опять я отстранился. А Пушкин-Салеев с Виталием, облачённым в ливрею, пошли к барьеру, поручкавшись преизрядно. Возле барьера безземельные крестьяне, задержанные околоточным за превышение скорости следования по императорской трассе Москва – Голубые Петушки, подстилали соломку на рогожку (хотя, вполне вероятно, что и на дерюжку). Чтобы в случае ранения было не больно падать. Ах, да не ясно, отчего падать? Так от пули же… Или от каких-то там её мегаплазматических флюидов (и это всё во сне сам себе соображаю!).
Секунданты с секундомерами, праздные зеваки в духе Римской империи в больном воображении однозначных голливудских продюсеров, корреспонденты губернских изданий (один даже из газеты «ЯтЪ, не хрен взять» заявился). А я где-то выше всего этого. Под самым потолком. Оп-па, проблемка-с. А есть ли потолок у спящего в ослепительно-восхитительном состоянии чуточку выпившего мужчины усреднённых, мягко говоря, лет? Никогда не задумывался.
Задумался и упал. Прямо на пол. Ой, как у вас на полу-то накурено…
Но лучше узнать, как там у барьера. Что говорят, о чём мечтают… напоследок.
– Ну, ты забавный! – сказал Салеев-Пушкин, теряя терпение и человеческий облик. – Сколько ещё будешь поперёк моего гранулированного резного таланта разных гадостей строить? Вот и спираль временную порвал, негодник макиавеллевский, извольте-с полюбопытствовать. А с таким отношением к спиралям и залёт возможен… Причём прямёхонько на вражескую территорию. И что вы можете мне сказать на это? Или возразить чего?
Собираюсь что-то ответить. Пытаюсь, напрягаю подсознание. И тут… попадаю по ту сторону Волшебного Зеркала…
Неловко позвякивая шпорами, вошёл граф Мыкола Страшневский.
А ведь ещё Старый Новый год… на старые дрожжи…
– Экой ты фонетический фанатик! Закрыл бы, что ли, свой фонтан красноречия!
– Это вы по Козьме Пруткову соскучились?
– Не то слово, батюшка, так истосковался, даже филе голубой акулы ем без циркулярно уложенного удовольствия.
– Вам бы, отец мой, пангасиуса отведать перед вечерней молитвой… Глядишь, дело б и сладилось…
– Вы о чём это, владыко?
– Так всё о том же, чадо мое возлюбленное: о дуэлях немотивированных и недостойных высокого звания гениального литератора и самоцензора на полставки.
Он, граф сей проныристый, упал с нехарактерным для господ нерыцарского сословия позвякиванием; из его головы просыпались тараканы, которые немедленно разбежались по закоулкам моей фантазии, издавая приглушённый шорох слежавшегося от