«Могу я вам чем-то помочь, лапочка?» – спросит она в этом случае.
От лютой, ядовитой ярости, с которой это произносится, всякий раз просто оторопь берет. А иногда она заходит даже еще дальше.
«Чем конкретно я могу вам помочь?» – может спросить в таких случаях она. А потом улыбнуться. В такие моменты нужно хорошенько контролировать свой кишечник.
Она очень хороша в своем деле, эта Сердитая Медсестра.
Сегодня она разговаривает по телефону, и если б я могла, то открыла бы эти большие стеклянные раздвижные двери и вышла на парковку. Но, естественно, я не знаю, как их открыть, а вокруг никого нет. На парковке тоже ни души. Ни души, ни тела. Только чей-то сын складывает кого-то, усаживая на пассажирское сиденье машины и бережно обращаясь с его головой, чтобы отвезти в какое-нибудь милое местечко выпить чаю.
Сердитая Медсестра уже заметила меня. Она прикрывает телефон рукой, как будто для нее важно, чтобы я его не увидела.
– Чем конкретно я могу вам помочь, лапочка? – предостерегающе спрашивает она у меня.
Я ее не боюсь.
– Моей приятельницы нет в ее комнате, – го- ворю я ей.
– Не переживайте на этот счет, лапочка, – угрожает она.
Я ничего не отвечаю. И не двигаюсь с места. Ей это явно не по нутру.
– Что вам сейчас нужно, так это хорошая партия в бинго, – говорит она.
Я бы предпочла, чтоб меня разорвали на части лошадьми.
– Уверена, это было бы просто чудесно, – отзываюсь я и опять смотрю на парковку.
Мы понимаем друг друга.
У меня окно лучше, чем окно у моей приятельницы… Лучше окна моей приятельницы. Неприятель моего неприятеля – мой приятель. Окно моей приятельницы – приятель моего окна. Слова – они такие…
Мое окно заполнено деревьями. Близкими и далекими. Такими близкими, что самих деревьев не видно, видны только листья. И такими далекими, что деревья видны, а листья уже нет – понятно лишь, что они зеленые. В общем, как там в этой пословице говорится: за деревьями не видать леса?
Я смотрю на эти деревья, когда не разглядываю улыбающиеся фотографии, стоящие на этом, как его там, или не пялюсь в надоедливый телевизор. Я не знаю, что это за деревья. Но это явно деревья. Я не знаю, как они называются, эти деревья. Я не знаю их названий или имен. Хотя беспокоит меня не это. А то, что я люблю их. Что, впрочем, меня тоже особо не беспокоит. А вот что беспокоит, так это что я не знаю, по какой именно причине я их люблю. Или как именно я их люблю.
Именно… Имя… Должно же это как-то именоваться?
Как бы там ни было, когда я смотрю в свое окно и вижу деревья, то там всегда есть и что-то еще. Что-то, что я люблю. Или что-то, что я помню, как любила, – почти помню. Я провожу уйму времени, почти вспоминая.