Где его беспокойные ножки?
Где же те песни, что ночами я пела?
Где голова, что вмещалась в ладошке?
Коли страшно ему, коли больно,
Коли смерть ему смотрит в лицо,
Долетит до него пусть звон колокольный,
Да из старой молитвы словцо.
Хоть бы знак от него, хоть бы весточку.
Знать живой, иль сгинул в бою.
Где ж теперь родное мне темечко,
Запах коего в сердце храню.
Как спасти мне его? Как помочь?
От него отвести как беду?
Отогнать от него как тревожную ночь,
Когда будет лежать он в бреду?
Как согреть его пальцы от пороха черные?
Уберечь как от пули шальной?
Оградить как глаза голубые, задорные
От тел друзей, убитых войной?
Как же уши, которым шептала люблю,
Мне укрыть от грохота сотен орудий?
Защитить как его мне в жарком бою,
Придет когда час его судный?
Как мне жить без него на земле?
Как смотреть мне на детский портрет?
Не принесет голубь коль на крыле,
От сыночка мне больше ответ.
Я отдам все богатства, все ценное.
Все я сделать позволю с собой.
Только б знать, что вернется он целый,
Только б знать, что вернется живой.
На задворках
Однажды,
На задворках городских университетов,
И в клетках казарм душных,
На поездах без билетов,
И кухнях до одури скучных,
На жестких кроватях провизорного,
Где воздух прогнил удушливый,
На улицах городка крошечного,
Не поднимая взгляд равнодушный,
На пустынных аллеях сшибая мелочь,
На депрессию темных баров,
У закусочных в полночь,
На тротуарах,
На мрачных квартирах,
Сорвавших со стен покров обоев,
И в пойманных ночью машинах,
Мчащих нас за собою,
В пропахших потом спальнях,
Избитых отцом или мужем,
Что пришел под утро пьяный,
Принеся шлюший стон натужный,
Родилось то, что было всего важней,
Что скрыли мы ото всех,
Ища вдохновенье вине,
И на кафель выплюнув смех,
Несли в проклятье февраля,
Не чувствуя пальцы ног,
Туда? где жизнь словно пуля,
Всему подведет итог,
Где нас осмеют и зароют,
В рутину отнятых дней,
Где сложены мерзкой горою,
Убитые надежды людей,
Где юношей взоры самые светлые,
Казнили цинизмом будничных дел,
И девушек чувства заветные,
Давили похотью тел,
И ворвавшись в это безумие,
Нестерпимым криком горло порвав,
И сказав во всеуслышание:
«Мир ошибался! Мир был не прав!»
И тут же за это распяли нас,
Руганью грубой и злобными взглядами,
Страшась нас словно смертельной заразы,
Именуя