– Спасибо… дядя…
Я подтянул мальчугана ближе к себе, чтобы он мог обхватить меня, и спустился с ним по веревке вниз. Перепуганный отец в ту же секунду подскочил к нам под гром аплодисментов, подхватил сына на руки и дрожащим голосом, глядя на свое дитя, произнес:
– Кевин, я так боялся за тебя! Зачем ты туда забрался, ты же мог пострадать! Никогда больше так не делай, я же не переживу, если ты пострадаешь! Малкольм… спасибо тебе.
Я одобрительно кивнул и отправился работать дальше.
К концу дня павильоны постепенно опустели. Пора было идти обратно. В это время года было довольно тепло, но солнце пряталось за горизонтом около половины десятого вечера. Так странно, но сам заход его длился два с небольшим часа. Пожалуй, именно эта особенность подарила городу его мелодичное название. Больше всего на свете я любил эти закаты. Редкие перьевые облака лениво плыли высоко по небу, медленно тая, рассеянно теряли свои пушистые кусочки, рассыпались по небу, как пух на ветру, и пропадали в золотисто-огненном сиянии небес. Тихо шумело море, расстилающееся вдоль набережной. Изредка его мелодичный шум звонко перебивали крикливые чайки, разговоры случайных прохожих и клаксон велосипедиста. Блики солнца на морской глади, как сигнальные огни, ярко слепили глаза пешеходов, манили к себе, задержаться хоть на пару минут, взглянуть, вздохнуть, покориться величественной тишине этого теплого вечера. Легкий бриз ласково гладил щеки, щекотал нос соленый воздух, слабо разносившийся по улице. Все это дарило мне ощущение отсутствия времени. Никто не спешил, все двигались так медленно и плавно, как эти самые румяные облака. Такие вечера стоили дороже всего того жемчуга, что находился в Лучистом море, дороже любых богатств, что только можно себе представить. Это дар природы, дар мудрости и безмятежности, доступный каждому, разливающийся теплотой в душе и покоем в сердце.
В начале девятого я уже оказался у двери в булочную Старушки Висси. Наверняка, она уже закрыла свое маленькое заведение (не на ключ, просто повесила табличку «закрыто») и ждала моего прихода. Не скажу, что я хорошо разбирался в печах, но с техникой худо-бедно ладил. Я частенько настраивал ей оборудование в булочной. То ли она неаккуратно с ним обращалась, то ли просто не ладила с машинами, но ломались они довольно быстро. Мне было не в тягость чинить их, снова и снова объяснять добродушной кошке, как обращаться с ее «драгоценными помощниками», как она их называла, но после тяжелого трудового дня было немного тяжело заниматься этим.
У этой добродушной старушки печи ломались совершенно непонятным образом. Помню как-то раз, она прибежала ко мне в павильон в разгар рабочего дня. Говорила спешно, обеспокоено.