Учителю изо приходится ретироваться.
– Какие именно вы хотите изображения блокадного Ленинграда? – Он вновь пытается вступить в бой.
– Своевременный вопрос. – Директриса выпрямляется и, откидываясь в кресле, разминает спину, – Пока я сейчас стояла в пробках, мне пришла идея организовать у нас в фойе выставку, посвящённую блокаде. Причем не только для учеников, но и для всех желающих. У нас во всём огромном районе выставочных площадок не так много. Так что мы могли бы стать одной из них.
Она замолкает, очевидно ожидая реакции зала. Но зал безмолвствует. Вновь подавшись вперёд, она продолжает:
– Выставка должна давать самое полное представление о жизни в блокадном Ленинграде. Так что, помимо фотографий, нужны какие-то предметы быта.
– Бидоны, что ли? – испуганно спрашивает кто-то.
– Бидоны, совершенно верно! Керосиновые лампы, банки со столярным клеем.
– Где мы сегодня возьмём банки со столярным клеем? – снова высовывает голову Игорь Владимирович.
– Банку можно взять любую и наклеить стилизованную этикетку. Не вижу проблемы! Игорь Владимирович, вот этим как раз могли бы заняться вы…
– Рисовать этикетки?
– А вы разве не справитесь? – Она наклоняет голову, словно собирается отчитывать провинившегося ученика.
– Справлюсь, – вздыхает Тюлень.
– Я тоже так думаю. Вообще, атрибутов блокады должно быть как можно больше. Обязательно нужно сделать блокадный хлеб. Можно просто взять обычный и наклеить немного опилок. – Она вытягивает руку вперёд, словно предвосхищая возможные вопросы из зала. – Причём всё это не должно быть под стеклом. Это не должна быть выставка в духе провинциального краеведческого музея. У нас на дворе двадцать первый век, поэтому выставка должна быть интерактивной. Нужны не просто стенды, а инсталляции, с возможностью потрогать этот самый блокадный хлеб или сфотографироваться с бидоном. Детям сейчас нужно именно это. По-другому они плохо усваивают информацию. Или не усваивают вовсе.
– И поэтому вы хотите макать хлеб в клей и посыпать его опилками? – Тюлень снова переходит в наступление, так что, кажется, даже усики становятся немного торчком.
– Игорь Владимирович, я не понимаю вашего протеста. По-моему, кроме вас, здесь больше никто не сопротивляется.
Зал снова безмолвствует.
– Давайте искать сторонних художников. Я никаких этикеток рисовать не буду.
По залу прокатывается едва слышная волна вздохов.
– Если я вам поручу, будете. И не надо здесь устраивать турбулентность!
Жанна Дмитриевна снова наклоняет голову. Там, в предыдущей жизни, без коллекции пиджаков и регулярных визитов в комитеты и Законодательное собрание, она была учительницей физики. У неё был кабинет с узкой захламленной лаборантской позади рабочего стола: груда запылившихся линз, ломаные весы и полуживой динамометр, рулоны плакатов, скрипучие