– Я-то исполняю, а вот ты нет…
– Не понял… – Семён застывает, держа дверцу открытой.
Взгляд у него – прямой и обезоруживающий. Так, наверное, учат смотреть в глаза врагу. Рубашка цвета хаки, из кармана торчит телефон, ремень с поблёскивающей бляхой. Короткая стрижка «ёжиком». Тане всегда нравилась эта его брутальность, основательность. Настоящий полковник, дочь от первого брака…
– Холодильник-то кто обещал смазать вот уже который месяц? – Таня наклоняет голову, будто пытается вразумить нерадивого ученика, который снова забыл, какого числа началась Вторая мировая война.
– Виноват, – вздыхает Семён. – Сейчас исправим.
Он шагает куда-то в коридор, чем-то гремит в своём шкафу с инструментами, и вскоре Таня слышит, как открывается входная дверь.
– Эй, ты куда? – кричит она, высовываясь в коридор.
Семён на ходу застёгивает куртку:
– Масло закончилось. Сейчас доеду до магазина, куплю.
– Да сиди уже дома-то! Шарлотка почти готова!
– Буду через пятнадцать минут! – бросает Семён. – Честь имею!
Дверь захлопывается. Брутальность, граничащая с солдафонством. То, чего не было в самом начале их восьмилетнего брака, в последнее время вспыхивает всё чаще и чаще. Семён отпустил усы шесть лет назад, той весной, когда Таня совсем перестала смотреть телевизор. Кроме этих «полковничьих усов», в нём тогда мало что изменилось. В ту весну он часто пропадал на работе, задерживался допоздна и несколько раз ездил в командировки. Таня не спрашивала куда. Она знала: всё равно не скажет, потому что это военная тайна. Не спала несколько ночей подряд, ожидала известие о «грузе-200», но потом всё немного схлынуло, устаканилось. Иногда Таня думала о том, что с некоторых пор она, скорее всего, жена разведчика или агента спецслужб, но предпочитала не лезть не в своё дело, чтобы лишний раз не тревожить сон.
А, вот ещё… как раз тогда Семён стал носить с собой пистолет. Дома появился сейф, где, кроме пистолета, хранились обойма с патронами, какие-то документы… Таня ни разу туда не заглядывала – старалась не думать о том, что дома теперь есть оружие. Правда, пистолет всё же видела: чёрное дуло, поблёскивающее в большой Семёновой руке. «Военное время!» – вздыхал Семён. Таня представляла, что муж шутит, но он, кажется, был вполне серьёзен.
В то время он начал стремительнее седеть, несмотря на свои неполные сорок, но в остальном оставался всё тем же Семёном. Да, и как раз тогда его произвели в полковники и повысили жалованье. Той же осенью он подарил Тане шубу – тёмно-серую, цвета мокрого асфальта. «Норка и кролик, – улыбаясь во всё лицо, сказала продавщица. – Идеально подходит для нашего климата». Раньше у Тани никогда не было шубы, если не считать детскую, изъеденную молью и благополучно отправленную на помойку перед самым отъездом в Хельсинки. А в этой настоящей, взрослой, она шла по свежевыпавшему снегу мимо ярко-жёлтых витрин супермаркетов, мимо припорошенных машин, мимо