Вольхин достал ключ от входной двери.
– Заходи. Не снимай ботинки. Повесь плащ и пошли на кухню.
Сеня убрал со стола грязные чашки, кофейник, сгреб ладонью крошки хлеба и обрезки сыра, протер стол.
– Вот теперь чисто, можешь садиться.
Он заглянул в кастрюли, в холодильник, и устало сел на табурет.
– Есть, конечно, нечего. Будем пить чай. Или хочешь, давай нажарим картошки.
Он полез в пакет, но тот был пустой.
– А… ладно. Поставлю чай.
На плите зашумел чайник.
– Ты у нас долго не задержишься, – спокойно сказал Вольхин, – а жаль, мнé жаль.
Скрипнула входная дверь, кто-то вошел в квартиру.
– Люба, это ты?
– Ну, кто же еще, – грубо ответили из прихожей.
Там долго шуршали плащом, стучали каблуками. Наконец, она появилась, усталая, хмурая.
– Познакомься, моя жена Люба, а это наш новый артист.
– Сергей, – он встал.
– Мало вам артистов, – хмуро отозвалась Люба, и отвернулась. – Ты поесть что-нибудь приготовил?
– Люба, я только что пришел…
– Мог бы и поторопиться.
– Это не от меня зависит.
Она засучила рукава, надела поверх юбки фартук и полезла в пакет.
– Что, картошки нет?
– Нет, – сдержанно ответил Сеня.
– Иди за картошкой, – так же сдержанно приказала Люба.
– А деньги…
– Возьми у меня в кошельке.
– А где он?
– Поищи
– Где?
Люба с ненавистью глянула ему в лицо.
Сеня встал и нехотя принялся искать кошелек. Рылся в серванте, в шкафу.
– А где искать? – крикнул он из комнаты, приоткрыв дверь. – Ты не помнишь, куда его положила?
– Посмотри в сумке, остолоп.
– Вот сама взяла бы и посмотрела, – обиделся Сеня, – не люблю я лазить по чужим сумкам.
Он взял в руки Любину сумку. Какой только не было там ерунды: пуговицы, огрызок карандаша, ярлыки купленных вещей, вязание…
– Тогда в плаще, – уже теряя терпение, крикнула из кухни Люба.
Он вытащил из плаща кошелек и поплелся за картошкой.
– У всех мужья как мужья, но у меня… Артист, одним словом. – Люба ни секунды не стояла без дела: мыла посуду, подметала пол, туда-сюда мотаясь между кухней и комнатой. – Знала бы, ни за что замуж за него не пошла. Целыми днями ошивается в театре.