– Недостаточно запахов, красок и ритмических заклинаний для постановки диагноза. Ответьте, пожалуйста, на дополнительные вопросы. Что вам напоминает запах свежих шампиньонов? Какой цвет ассоциируется у вас с чрезмерным наслаждением?
Я чувствовал себя слишком измотанным, чтобы отвечать на подобные вопросы. Но адвокат сообщил, что устройство, называемое «Великий мастер», не прощает уклонения от ответов, что в моём случае любой вздор и сущая нелепица лучше молчания. Мне не сразу удалось пересилить себя и продолжить рассказ. Чтобы хоть как-то подстегнуть свой усталый мозг, я обратился напрямую к адвокату:
– Хотите услышать, чем умный человек отличается от глупого? Первый готов отвечать только на те вопросы, которые задает себе сам, глупый берётся отвечать на чужие, доносимые до него к тому же часто в провокационной форме. Ваш прибор хочет и дальше исследовать мое сознание. У меня нет выхода. Но я устал и по своей воле не стал бы больше говорить.
– Расскажите о самом ужасном событии в вашей жизни, – раздался сочный мужской баритон. Я не сразу понял, что голос доносится из записывающего устройства, поэтому, только выдержав короткую паузу, начал:
– Однажды я проснулся от того, что чуть не задохнулся во сне. Мне было восемнадцать лет, возраст, когда почти не думаешь о смерти. Среди ночи я оказался буквально раздавлен немой, удушающей болью. Она нарастала во сне и разрешилась в одной необычайно сильной вспышке, похожей на глухой взрыв. Отблеск боли исчез при пробуждении, но на смену пришёл животный страх. Секундами раньше я вдруг увидел, что на моей кровати, прислушиваясь к чему-то в темноте, сидит бродячая облезлая кошка, которую я видел накануне слизывающей с сухого асфальта капли тающего мороженого. Она, должно быть, пролезла в комнату через открытое окно. Я резко сбросил с себя одеяло вместе с кошкой и содрогнулся от отвращения, когда услышал сухой стук кошачьих лап по подоконнику. Животное исчезло в темном проёме окна. Я жил с родителями на восьмом этаже. Но, уверен, летящая с тридцатиметровой высоты лапами вниз кошка вряд ли была причиной охватившего меня ужаса. Так же, как не мог быть его причиной и страх смерти – он возник уже позже. Можно, конечно, сослаться на присущее мне преувеличенное чувство вины. Но такого рода объяснение вряд ли может считаться верным в моём случае. Ужас был непривычно сильный, а к чувству вины я привык, так как испытывал его с пятилетнего возраста.
Устройство издало звук механического удовлетворения, затем раздался глухой, едва различимый щелчок, и все отключилось. Спустя несколько секунд прекратил свою работу и вентилятор в углу комнаты, шум которого я не замечал до этой минуты. Адвокат приподнялся со стула, пожал мне руку и сказал:
– Второй сеанс психоаналитического сопровождения успешно завершён. Благодарю вас за проявленное усердие.
Произнесено это было развязным голосом, с оттенком нарочитой небрежности.