– Рехнулась, окаянная! – возопил Креститель Руси, схватившись за голову, когда в себя пришел. – Ты же с прынцем хранцузским обвенчаться должна!
– Обойдется лягушатник вонючий! Вот ему! – выпалила Любавушка, сотворив сгоряча фигуру из трех пальцев, которая только деревенской бабе в пылу ссоры с соседкой и простительна. Правда, тотчас спохватилась и, устыдясь невежества своего, даже покраснела, шепча: «Прости, Господи…»
Венценосный папаша пришел в такую ярость, что борода его чуть не встопорщилась, аки шерсть у злого кота:
– Ты где слов таких нахваталась, поганка?! Кто тебя научил?!
– А что, неправду я молвила? Лягушек они лопают! В бане, почитай, вовсе не моются! Лютеция ихняя – как село, навозом пропахшее! – кричала отцова радость, топая и распаляясь, подобно родителю. – И вообще, это низкопоклонство перед Европой – сущий стыд и срам! Свою гордость иметь надобно!
– На кол посажу! – заорал князь, но тут же спохватился. – То есть в порубе сгною! Тьфу, хотел сказать, на земляные работы… Да чтоб тебя! Заговариваться уж от злости начал! А ну-ка…
Хотел было князь-отец, как в былые времена, перекинуть дочку через колено и уму-разуму поучить, задрав подол, но Любава вывернулась и выскочила за дверь, истошно вопя:
– Спасите! Защитите! Я же деть!!!
Вот позорище-то… Теперь разговоров да сплетен будет на месяц, не меньше. А ежели до хранцузского двора дойдет?! Тамошний король-отец, небось, призадумается, стоит ли свое чадо с таким «подарочком» венчать… Тогда придется либо и без того богатое приданое княжны увеличить, чтобы хранцузы все же соблазнились, либо объявить помолвку расторгнутой, а это такой стыд и урон для чести государства!
Дабы успокоиться, Владимир велел кликнуть монаха-летописца, который заодно был княжеским чтецом: пусть расскажет что-то мудрое из Библии. А тому не пришло в голову ничего умнее, как читать про царя Соломона.
– Погоди, погоди! – насторожился князь, багровея лицом. – Значит, у Соломона было семьсот жен и триста наложниц?
– Истинно так, светлый княже, поелику был тот царь, хоть и мудрым да справедливым, однако же и сластолюбивым безмерно… – начал было объяснять монах.
Владимир, хрипло засопел, сгреб остолбеневшего чтеца за ворот рясы:
– Ты на что намекаешь?! Я тебя спрашиваю, ты на что, морда твоя летописная, намекаешь?! Точнее, на кого?!
Обомлевший монах только сейчас запоздало вспомнил, каким неутомимым распутником был сам князинька, до того, как принял святое крещение…
– А-а-а… Ы-ы-ы… Б-б-б… Библия так глаголет, я не могу ни убавить, ни прибавить! – кое-как промямлил монах, стуча зубами от панического страха.
– Вон!!!
Владыка же тугарский, бывший хан, а с недавних пор царь Калин, по батюшке – Огуреевич, напротив, был в самом благодушном настроении. Все шло по задуманному. Дань от Киева поступала исправно, поскольку князь Владимир резонно считал, что