– Ты проводишь меня к мужу? – тихо спросила Тансылу.
– Нет. Я уйду.
– Куда?
– Туда, где заканчивается степь и за быстрой водой поднимаются камни, по которым можно подняться в жилище Тенгри…
Горькая тень опустилась на лицо Тансылу.
– Будешь охотиться…
– Да, и вернусь, когда стрела твоего мужа уже поразит тебя.
Тансылу рассмеялась, повернулась на бок, без тени стеснения рассматривая красивое лицо Аязгула.
– Ты перепутал! Это моя стрела поразит его сердце, как стрела Умай сердце Тенгри.
Аязгул легко прикоснулся к волосам Тансылу. Провел по ним ладонью, отдернул руку.
– Глупенькая ты. Что тебе сказала мать о муже?
– Чтобы я его слушалась во всем.
Аязгул сжал губы, отвернулся.
– Правильно сказала. Слушайся.
Черногривый неожиданно заржал, словно почуяв недалеко кобылу. Конь Аязгула поддержал его. Юноша поднялся.
– Пора. Идем, не хочу бросать тень на тебя. Идем в стойбище. Пора.
Стук в дверь и тревожный голос матери, словно принесенные ветром издалека, рассеяли сон. Сима проворно вскочила с кровати и, подбежав к двери, потянула ее на себя. Дверь легко открылась.
– Мам, ты что? – Сима смотрела на мать сквозь пелену сна. Густеющий сумрак весенней степи еще плыл перед глазами, а в ушах сквозь свист ветра слышался голос Аязгула: «Тансылу…»
– Ты зачем дверь закрыла? – в глазах матери трепетал страх. – Стучу, стучу, а ты даже не отвечаешь.
– Я не закрывала дверь…
Валя прошла в комнату, беспокойно оглядывая ее. Все как всегда. Письменный стол у окна, стопка книг на нем, одна раскрыта. Видно, дочь читала ее… Кровать примята.
– Спала?
– Сморило что-то. И сон такой красивый приснился… – Сима улыбнулась.
– Опять степь, девочка?
– Да, мам, красивая девочка и парень с ней, и кони. Степь такая, как тогда, когда мы с папой ездили в Казахстан. Ковыль, сайгаки… Так красиво было. Сайгаки курлычат, как журавли. Хотелось бы еще увидеть и услышать. У них нос такой мягкий, длинный…
– Увидишь еще.
Валя снова оглядела комнату. Большая печка-контрамарка3 в углу темнела черным боком. На стене колыхались тени от веток айланта, верхушка которого качалась перед окном. Все это тревожило. Валя никак не могла забыть облако молочного цвета, скользнувшее за ними из подвала в тот памятный день, когда Симочка еще совсем маленькой девочкой оказалась в нем. С тех пор каждый следующий день вечером, именно в такой час, оно появлялось, то из-под шифоньера, то из-за печки. Сима пугалась, плакала, бормотала что-то словно