Вот они уже в поле. Пробираются сквозь неспелые колосья, облепленные тлёй и клопами. Ветер ворошит короткие волосы Паши. Перебирает, как те самые колоски. Мамины волосы, длинные – длиннее, чем помнил их Паша – развеваются и охаживают его лицо и шею. То обматывают, будто бы слишком уж туго, то сползают, как бегущие от испуга змеи.
– Мама.
Мама молчит. Продолжает идти, омываемая светом луны.
– Мама… а как ты умерла?
– Я? – она поворачивается, не останавливаясь, со своей огромной улыбкой. – А разве я мёртвая?
– Но… я же видел… видел…
– Ты веришь всему, что видишь? – она отвернулась и ускорила шаг.
Паша тоже поторопился, еле пробираясь сквозь мягкий грунт. Вдалеке закаркала ворона. Только сейчас Паша заметил, что мама по-прежнему выше него на три головы, хотя он уже почти что догнал отца.
Ворона каркнула громче, и мама припустила бежать. Паша старался не отставать, но с трудом поспевал за нею. Луна плясала по чёрному беззвёздному небу, и казалось, что они смогли её обогнать. Теперь она светила им в спины, и вместо угрюмого мрака за кромкой поля Паша сумел разглядеть заросли высокой крапивы. Вокруг тянулись во тьму огромные сосны, лысыми своими ногами подпирая разлапистые кроны.
– А вот и мы!
Паша посмотрел по сторонам.
– С кем ты говоришь?
Не успел он закончить вопрос, как из-под крапивы поднялся он, Марат. В гниющих ранах копошились жирные черви. Мама наконец отпустила Пашину руку, и Марат потянулся к нему. Паша отступил, но споткнулся. Марат засмеялся.
– Ну что, малой, помнишь, как пожелал мне тогда сдохнуть?
Паша мотал головой, мелко-мелко. Сердце колошматило в рёбра – того и гляди проломит. По пальцами крошечными лапками засучили жучки, забегали.
– Эх, Пашка-Пашка, – Марат открыл огромную пасть, и из неё потянулись длинные черви.
Они извивались по Пашиной коже, обвивали его шею и руки.
– Паш!
Он зажмурился, свернулся калачиком.
– Паша!
Вот они уже обвили его всего, стиснули крепко, как огромнейшие удавы.
– Паш!
Папа?..
Паша нерешительно приоткрыл глаза.
– Ба?..
Над ним нависали знакомые лица: папа и бабушка. Оба испуганные, оба с трудом различимые от яркого света в глаза.
– Ма, убери фонарь, слепишь.
Зоя Захаровна заохала и опустила руку.
– А мама? – Паша подскочил. – Где мама?!
– Паш, ты чего? Приснилось чего, да? Пойдём в дом.
Приснилось?..
Поодаль виднелись огни дома, одного-единственного не спящего в полуночной тьме. Луна уже не была столь истерически яркой и жирной. Никакого Марата и червей. Ни мамы.
– На, – папа заботливо опустил свою рубашку Паше на плечи. Сам остался в старой алкоголичке. Поправил шарф, намотанный на Пашину шею, сразу стало легче дышать. – Запрыгивай, – подставил спину, как в детстве.
– Сам дойду, – не престало пацанам на загривках кататься – маленький, что ли?
– Ну