Пустые дома. Бренда Наварро

ходили слухи, что Ана от него залетела и ей пришлось сделать аборт, поэтому она уехала. В эту историю я тоже не слишком поверила, потому что кто же станет такое с собой делать – беременную ее бы на руках носили, жила бы на всем готовом, а она вместо этого сделала так, чтобы на нее все пальцем показывали. В общем, я не верила слухам, ну или верила, но не придавала им большого значения, потому что хотела быть с ним: теперь он был мой и спал в моей постели. Мне нравилось идти с ним рядом: он очень высокий и широкоплечий, и когда дружки на улице ему кричали всякую фигню, он в ответ крыл их матом, а со мной наедине был мил и любезен. Это потом уже мне хотелось сходить к родителям Аны и спросить, правда ли то, что рассказывают про Рафаэля и аборт. Но почему в нее он кончить не побоялся, а со мной осторожничает? Если кто и заслуживает этих сперматозоидов, то только я.

      Может, потому что он подонок, а может, потому что, как я потом узнала, он с двумя дружками – думаю, с Болтом – якобы грабил девушек в переулках. Я расстраивалась очень: что с этого имел-то, какие-то крохи, да и еда на столе всегда была, зачем ловить что-то на стороне? На самом деле, я по этому поводу испытывала смешанные чувства: с одной стороны, мне было стыдно, а с другой, я гордилась – пусть знают, что с ним шутки плохи, пусть боятся, пусть попробуют хоть пальцем меня тронуть – тут же узнают, кто стоит за моей спиной, думала я.

      Поэтому в первые дни, хоть я и боялась выйти с Леонелем из дома, потому что кто-нибудь может на меня донести, я все равно помаленьку выходила – сперва только за тортильями и молоком, – и когда у меня спрашивали, чего это он, я отвечала, что ничего, дайте мне уже мои тортильи, а то у меня горит заказ на желе, а я не могу готовить на пустой желудок, они на меня странно смотрели, но тортильи давали, потому что я всегда платила сразу и никогда не говорила, что отдам на неделе или что завтра мне должны выплатить зарплату, нет, – я платила наличными, на месте, по-честному. Это давало мне ощущение защищенности, я думала, что мне ничего не будет. Это, да Рафаэль. Но это если ходить недалеко – о том, чтобы поехать куда-то на автобусе, и речи быть не могло: во-первых, я не хотела, чтобы о Леонеле пронюхала мама или какая-нибудь из моих теток, а во-вторых, Рафаэль мне сказал, чтобы я не была дурой и внимательнее смотрела по сторонам, потому что ему все это совсем не нравится, и поэтому я несколько дней сидела дома, боясь, что он слетит с катушек и сдаст меня в полицию; думаю, он этого не сделал, потому что в ту ночь, когда я привела Леонеля домой, он оставил мне несколько синяков и ссадину от ботинка на лице, и могло так получиться, что он пойдет писать заявление на меня, а посадят его – всякое бывает. Потом, через несколько недель, пришла его маман: принесла одежду для Леонеля, подгузники и несколько пакетов риса. Ей кто-то сказал, что аутисты любят цветную еду, поэтому надо давать ему только белое. Она взяла Леонеля за подбородок, посмотрела ему в глаза и сказала, что да – у ребенка потерянный взгляд. Слюни пускает? Я покачала головой. Потом она опустила руку в сумку и выдала мне