© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2015
© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС» / IRIS Foundation, 2015
Введение. Секреты и тайны
Семидесятипятилетний аятолла Рухолла Хомейни 14 лет провел в изгнании. Он неустанно критиковал единоличного правителя Ирана шаха Реза Пехлеви, что привело его к вынужденной эмиграции, но не заставило замолчать. С 1977 года он жил в соседнем Ираке, где и нашел новый способ агитации. Поздно вечером, обычно около десяти, после того как толпы пилигримов, пришедших поклониться святилищу имама Али, отправлялись на покой, он читал длинные лекции всем, кто был готов его слушать. В этих направленных против шаха филиппиках он представлял его западнические реформы в свете теорий заговора, связывая их с «евреями и крестоносцами», целью которых было унизить и подчинить себе Иран.
Допуск к расположенному в Ираке святилищу был ограничен – из Ирана туда пускали не более 1 200 человек в год, и некоторые из них возвращались домой с необычным сувениром: кассетой с записью проповедей аятоллы. Кассеты переписывались и свободно распространялись на улицах Тегерана и других иранских городов. Под давлением президента Соединенных Штатов Джимми Картера, требовавшего выполнить обещания и начать реформы, шах приказал своей тайной полиции САВАК не изымать и не уничтожать эти кассеты. На кассетах писали «Соханрани мажаби» – религиозная лекция – и продавали рядом с записями популярных исполнителей. Глава «антиподрывного отдела» САВАК Парвиз Сабети подсчитал, что в 1978 году таких кассет было продано более ста тысяч,[1] а обвинительные речи аятоллы Хомейни услышали миллионы иранцев.
Амир Тахери работал редактором проправительственной газеты, когда эти записи приобрели широкую популярность. Два репортера газеты принесли с рынка кассеты и сели их послушать. Довольно быстро они пришли к заключению, что голос на записи принадлежит актеру, нанятому САВАК, чтобы дискредитировать Хомейни. При всем политическом радикализме, Хомейни был уважаемым ученым. Зачем ему пускаться в теории заговора и рассказывать, что шах заказал портрет вождя всех шиитов имама Али, где тот изображен голубоглазым блондином, а все потому, что шах хочет, чтобы Ираном завладели американские христиане? Если это не шутка, то наверняка попытка выставить аятоллу в невыгодном свете.[2]
Несколько месяцев спустя министр информации Ирана Дарюш Хомаюн опубликовал в старейшей газете страны «Эттала’ат» программную статью под заголовком «Черно-красный империализм». В статье министр разнес аятоллу по косточкам, обвинил его в сговоре с Советским Союзом (поэтому – красный, черный – цвет исламских фундаменталистов), в сотрудничестве с британской разведкой и гомосексуализме. Однако Хомаюн недооценил популярность изгнанника. 9 января 1978 года на улицы вышло 4 000 студентов с требованиями опровержения. Мощная иранская армия быстро разогнала протестующих, но несколько студентов погибли, многие получили ранения.[3]
Гибель студентов запустила лавину протестов, на которые правительство реагировало несоразмерно жестоко, что быстро привело к дестабилизации страны. По шиитской традиции умерших поминают на сороковой день после смерти, эта церемония называется «арбаин». В день поминовения волнения вспыхнули с новой силой и войска шаха убили еще больше протестующих; потом были новые поминки, и новые протесты, и, наконец, всеобщая забастовка. По оценке ученых, в этих выступлениях участвовало 11 % населения Ирана – больше, чем в русской или французской революциях.[4] К январю 1979 года в изгнание отправился уже шах, а Хомейни триумфально вернулся на родину. Более трех миллионов иранцев вышло на улицы, чтобы поприветствовать аятоллу.[5] Четыре месяца спустя подавляющее большинство иранцев проголосовало на референдуме за объявление Ирана исламской республикой.
Быстрое восхождение Хомейни к вершинам власти удивило сторонников шаха, которые видели, как Иран движется от исламского государства к светскому, где женщины имеют право голоса, а страна поддерживает тесные связи с Западом. То, какими средствами Хомейни в скором времени консолидировал в своих руках власть, удивило студентов, которые поддерживали его, поверив в его обещания свободы и антиимпериалистической демократии, а теперь наблюдали массовые казни политических оппонентов аятоллы.[6] Еще больше удивились политические эмигранты, которые вместе с Хомейни прилетели из Парижа в Тегеран, когда по прошествии двух лет они снова оказались в изгнании, если остались живы.[7]
Но больше всех, наверное, удивился Джимми Картер. В канун 1977 года, за несколько дней до первых студенческих волнений, он провозгласил тост за шаха, сказав: «Под мудрым руководством шаха Иран остается островком стабильности в одном из самых беспокойных регионов мира». Мнение Картера отразилось в отчете ЦРУ, которое в августе 1978 года не придало значения протестам: «Ситуацию в Иране нельзя оценить как революционную или даже как предреволюционную».[8]
Как получилось, что