– Я ненавижу их, я ненавижу их! – закричал он.
Потом, сдерживая сухие рыдания, погасил свет и скользнул в кровать, на холодную, как лед, простыню.
– У вас столько дел и хлопот, мадам, – говорит Эмиль певучим голосом, – что вам необходимо завести помощника в лавке.
– Знаю… Я убиваю себя работой. Я знаю, – вздыхала мадам Риго, сидя за кассой.
Эмиль долго молчал, глядя на большой кусок вестфальской ветчины, лежавший на мраморной доске около его локтя. Потом застенчиво сказал:
– Такая женщина, как вы, такая красивая женщина, как вы, мадам Риго, никогда не останется без друзей.
– Ah ça…[90] Я слишком много пережила… Я больше никому не верю. Все мужчины – грубые животные, а женщины… О, с женщинами я совсем не сближаюсь.
– История и литература… – начал Эмиль.
Задребезжал дверной колокольчик. Мужчина и женщина вошли в лавку. У нее были желтые волосы и шляпа, напоминающая цветочную клумбу.
– Только не будь расточителен, Билли, – говорила она.
– Но, Нора, должны же мы что-нибудь поесть. В субботу у меня будут деньги.
– Ничего у тебя не будет, если ты не бросишь играть.
– Ах, отстань, ради Бога. Возьмем ливерной колбасы. Кажется, холодная индейка хороша.
– Поросенок, – проворковала желтоволосая девица.
– Отстань от меня, я возьму индейку.
– Да, сэр, индейка очень хорошая. Есть прекрасные цыплята, еще совсем горячие. Emile, mon ami, cherchez moi un d ces petits poulets dans la cuisin-e.
Мадам Риго говорила точно оракул, неподвижно восседая на своей табуретке за кассой. Мужчина обмахивался широкополой соломенной шляпой с клетчатой лентой.
– Жарко сегодня, – сказала мадам Риго.
– И как еще!.. Знаешь, Нора, лучше было бы поехать на Кони-Айленд[91], чем задыхаться в городе.
– Билли, ты же знаешь очень хорошо, почему мы не можем поехать.
– Довольно тебе хныкать. Я же тебе говорю: в субботу все будет в порядке!
– История и литература… – продолжал Эмиль, когда покупатели ушли, унося цыпленка и оставив мадам Риго полдоллара серебром (она тут же заперла их в кассу). – История и литература учат нас, что бывает дружба… что иногда встречается любовь, достойная доверия…
– История и литература, – смеясь, пробурчала мадам Риго, – хорошая штука.
– Но разве вы никогда не чувствовали себя одинокой в этом большом, чужом городе? Так все тяжело! Женщины глядят вам в карман, а не в сердце. Я не могу это больше выносить.
Широкие плечи и толстые груди мадам Риго заколыхались от смеха. Ее корсет затрещал, когда она, смеясь, поднялась с табурета.
– Эмиль, вы красивый малый, и притом вы настойчивы. Вы далеко пойдете… Но я никогда не отдам себя снова во власть мужчины. Я слишком много страдала. Никогда – даже если бы вы пришли