Пилат кивнул начальнику стражи. Тот, стукнув копьём, развернулся и ушёл.
– Ты совершаешь ошибку, Пилат, – прошипел Иосиф Каиафа.
– Думаю, мои боги и твой Адонаи простят мне её. Я сохраню жизнь невиновному.
– Кровь сотен иудеев будет на тебе. Берегись, Пилат Понтийский. Я могу и ошибаться в своих соотечественниках. Они могут быть и не такими плохими воинами, как я думаю. Особенно разозлённые зелоты и сикарии.
В это время стража ввела Иисуса. От хождения по жаре его одежда, некогда белая, основательно запылилась, волосы слиплись от пота, на руках появились ссадины от верёвок. Местами одежда была порвана, а тело в синяках, но взгляд его по-прежнему был кроток и покорен, словно он знал, что его ждет, и был готов к этому. Вместе с ним и стражей прошли и несколько священников, возмущённо потрясая кулаками. В ярости они даже забыли, что в праздник коснулись ногами крова язычника.
– Что я слышу, префект! – воскликнул один из них. – Ты собираешься помиловать этого человека?
– Царь ваш распорядился высечь его. По-моему, этого достаточно.
– Ты не иудей! – вскричал другой, подходя ближе к Пилату. – Твою веру не оскорблял проходимец! Над твоим богом не издевался какой-то мошенник! Твои надежды не растоптал самозванец и обманщик! По нашим законам этот Иешуа Галилеянин должен умереть!
Пилат посмотрел на Иисуса. Тот молчал. Весь его вид говорил о том, что он не здесь, что не о его судьбе сейчас спорят два непримиримых лагеря – завоёванных и завоевателей.
– Я решил, – сказал Пилат. – Максимум плетей у позорного столба.
Он махнул рукой, и конвой увёл Иисуса. Следом за ним, недовольно переговариваясь, вышли и священники. Пилат огляделся: Иосифа Каиафы не было, очевидно, он скрылся раньше.
Пилат вернулся к своим бумагам. Но мысли его всё время возвращались к Иисусу. Почему этот человек не борется, не защищается? Почему не доказывает свою правоту? Он смирился, а Пилат, которому, по большому счёту, нет дела до религиозных распрей завоёванного народа, всё ещё хочет его спасти. Что значат его слова о том, что смерти нет? Пилат потёр лоб. От духоты, шума и хлопот нынешнего дня голова его снова разболелась. О, как он хотел в полумрак своей опочивальни, где под журчание фонтанчиков он мог бы побеседовать с Иисусом! Тихо вошла Клавдия Прокула. Пилат рассеянно посмотрел на неё. Крепкая фигура, тёмные курчавые волосы, собранные в высокую причёску, и решительный характер – она так не походила на его первую жену, нежную, хрупкую, кроткую, которую хотелось уберечь от всего на свете. Клавдия Прокула в этом не нуждалась. Как истинная римлянка, она сама могла защитить и себя, и кого угодно. Но сейчас она в нерешительности остановилась в дверях.
– Пилат, ты занят? – с непривычной