Взгляд Мориса не предвещал мне ничего, кроме скорой расправы.
– Пять капель, – прошипел он яростно. – Знаешь, каким эффектом обладает эта сыворотка, если в нее добавить больше трех капель?
– Нехорошим? – предположила я.
– Подумать только, какая удивительная умная выпускница попала ко мне на стажировку, – елейным голосочком пропел Морис.
В этот момент у него на руке засветился и запиликал браслет – связной артефакт на левой руке, и послышался прохладный женский голос:
– Мистер Кла́рксон, к вам Кейдж Сивро́нский прибыл.
Ага, значит «К. Морис» – это у нас Кла́рксон Мо́рис. Запомни, Фло, и будь любезна не забывать, как зовут твоего куратора.
– Я занят! – гаркнул Морис.
– Но мистер Кларксон…
– Я сказал, что занят! У меня новый стажер. Пусть Кейдж подойдет через… час, – и глянул на меня так нехорошо, что я снова сглотнула.
Что он тут со мной час будет делать, а?
– Но это срочно и касается нашего расследования! – настойчиво вещала женщина. – Утром обнаружили новую жертву среди инквизиторов, мистер Кларксон!
Морис нахмурился.
– Жив?
– Очередной летальный исход, мистер Кларксон.
– Симптомы?
– Как и во все прошлые разы – никаких. Мгновенная смерть на ровном месте, никаких улик, ни малейших повреждений.
Морис неразборчиво выругался.
– Ладно, пусть идет. Я могу уделить ему максимум десять минут, так ему и передайте.
Связной браслет перестал мигать синей лампочкой и затих. А я замерла в ожидании продолжения экзекуции.
– Так на чем мы остановились? – вновь обратил на меня взор Морис.
– На побочных эффектах от пяти капель, господин инквизитор, – пискнула я.
– Да… Так вот… Знаешь, что делают эти дивные капельки, если рассчитать их неверно?
– Что-то нехорошее, как мы уже выяснили.
– Жаль, что выяснили только сейчас, а не до того, как вы принялись варить это зелье, – прошипел Морис. – Сыворотка Фелкуса, приготовленная с передозировкой сока лесной фиалки, не просто располагает к себе окружающих. Она вызывает в них… Слишком яркие эмоции. Слишком сильное желание тактильного контакта, – говорил он глубоким голосом, коснувшись тыльной стороной ладони моей щеки. – Подобно яду, отравляет мысли, заставляет думать в одном направлении, – продолжал говорить, ведя ладонью ниже. – Невыносимо хотеть как минимум прикоснуться к человеку. А лучше…
Его длинные пальцы прочертили восьмерку на моей шее и замерли где-то в районе ключиц.
Я не знаю, кто там из нас переборщил с сывороткой Фелкуса, но лично у меня было ощущение, что этой сывороткой с ног до головы был обмазан сам Морис. У него была какая-то невыносимо мощная энергетика, которая припечатывала меня к спинке кресла и одновременно заставляла тянуться к этой треклятой руке, которая, я уверена, может чертить восьмерки не только на шее. И не только восьмерки. И не только чертить.