а не ты проебал важные строки или слова.
и мне снится, как ты меня душишь с дешёвой ухмылкой.
наждак так жаден на сердце и лезвие – кухонное и тупое.
разделай его, посоли и избавь от прожилок —
оно, к сожалению, всё ещё свежее и живое.
надо
асфальт помнит мои шаги.
солнце – желток яичницы.
дождевые черви – радуга жевательного мармелада.
батюшка в детстве шепнул мне,
что душа моя бесконечно чистая,
только кому это, в счёте конечном, надо?
поребрики помнят поцелуи в толпе.
луна – кружок жёсткой жвачки-ленты.
майские облака на пальцах – лазурная сладкая вата.
учитель когда-то маме сказал,
что я обязательно стану гением,
только кому это, папа, сейчас надо?
метро помнит грозу барабанов.
ливень – символ любви Бога.
молния – шрам на лбу Поттера.
разный возраст – разные философские клады.
сколько мальчиков-которые-выживут – много?
покажите мне пальцем – кому это всё надо?
дороги помнят пути на юг.
гимнаст-серпантин гнётся в мостики.
волшебство флаконов с духами превращается
в спиртовые смрады.
я ни в чьей стране не хотела считать погосты,
все, кто сидит наверху – нахуй всё это надо?
рельсы – теперь не из пластика —
резво раскинуты, как ноги у проститутки.
я уже не ребёнок. мне сравнивать и мечтать не надо.
я ищу подвох в каждой шутке, которая ради шутки.
надо мной – безответное небо.
и медвежьи рëвы снарядов.
псалом
моя платина, моя плавкая белая платина,
помада в поцелуях скул твоих впалых,
и молитва певчая в устах моей матери,
и впопыхах накинутое на тонкость плеч твоё платье
палевое,
и это такое примитивное палево,
хотя это слово не вписать ни в одну оду,
ни в одну песню, что шепчут птицы тебе
в пепельном мареве
рук, во имя которых я предал свою свободу.
моя платина, моя плавкая белая платина,
мое святилище,
и я,
запятнанный запятыми твоего плача,
за каждую расплачусь в чистилище,
где сам – бесконечно бескомпромиссный палач,
и пока ты есть – я не верю ни единому из заветов:
да пропади они пропадом, пропади,
потому что любовь —
это губы к губам и за спинами по пистолету,
но я первый крикну тебе «пли!».
моя платина, моя плавкая, девственно-белая,
да святится лик твой, иконописно суров.
в исступлении обнимаю твои колени.
и ныне и присно,
и во веки