Бритва Оккама в СССР. Евгений Капба

я не поленился, за это время поузнавал у местных, порасспрашивал… Они ведь не были из одной компании. Более того – Фёдор этот, который сын Фёдора, Кулагин – его фамилия – он с Грушиным враждовал. А ещё двое – из другого класса. Тоже к этим товарищам симпатии не испытывали. У них, понимаешь ли, соперничество было.

      – На почве? – спросил я, прекрасно понимая, какая почва бывает самой питательной для соперничества в юношеском возрасте.

      – Им всем нравилась одна девушка, – глубоко вздохнул Соломин.

      И этот его вздох, и понурый взгляд, и обречённость, с которой он взялся за край стола, чтобы тащить его вместе со мной, сообщили мне гораздо больше, чем я хотел бы знать. Я, чёрт побери, в этот момент почувствовал себя героем одного из тех хорроров, на которые так плодовита американская литература второй половины двадцатого века, и которые так массово стал экранизировать американский же кинематограф первой половины века двадцать первого.

      – Вот же гадство, – я не знал, куда девать руки. – И что теперь? Ты-то что сделал после того, как раскопал это, майор?

      – Я-то? – на Соломина было жалко смотреть. – А то ты не понял?

      – Влюбился, – сказал я. – После этого ты влюбился.

      Глава 7, в которой есть место чувству корысти

      Клюнуло там, где я уже и не ожидал: Сеня – тот самый, с мозолистыми руками, который об них сигарету тушил – явился под мост с самым довольным выражением лица:

      – Я знаю, Шкипер, что тебе Блюхер сулил! – он вскочил с бетонного приступочка и принялся ходить туда-сюда, излучая радость. – И, несмотря на то, что он упился и помер – знаю где это взять!

      Вот это были новости! Я ведь просто назвал звучную полуматерную фамилию, опираясь только на собственную интуицию и на тот сомнительный факт, что этот коллега Петровича тоже видал лешего. Слишком уж часто леший фигурировал во всём этом бардаке, чтобы его игнорировать.