Край богомолов и морских ветров. Евгения Монастырская

Ариша не могла четко обозначить, что же она хотела от психотерапии. Избавится от фобий? Возможно. С другой стороны, она уже привыкла к ним и неплохо научилась с ними уживаться. Стать более уверенной? Наверное. Ей бы очень хотелось перестать бояться людей. Да. И вот это еще: начать доверять. Доверять этим странным двуногим прямоходящим, этим непонятным существам с влажными глазами. Она много и часто представляла, что же о ней думают другие люди. И не в силах залезть в чужие черепные коробки, злилась и стучала кулаком по столу, когда ее никто не видел. Эти загадочные человеки оставались для нее темными закрытыми фигурами, готовыми в любой момент ринуться и растерзать. Ариша поерзала на стуле. И еще ей бы хотелось… она наморщила лоб, не в силах дать смутному ощущению четкое определение. Ей бы хотелось счистить все это с себя. Она неприязненно кинула взгляд на живот и ноги. Да, вот этот налет липкий жирный. Что-то налипло на ее жизни и нужно вычистить едким раствором, убрать, как мазут с кожи. Тогда придет легкость, звонкость. Ясность и понимание: кто она, зачем и почему. А еще знаете, хорошо бы, чтобы события как бы мимо пролетали, не задевая, больно не раня, чтобы не нужно было все это терпеть. Она постоянно терпела, и сил уже не было, а она все терпела.

      – Хочу, чтобы чисто было, – сказала еле слышно.

      – Что чисто? – переспросила психологиня и опять вперед подалась.

      С улицы доносился шум проезжающих машин и где-то совсем рядом измотанные строители, перекрикивая друг друга, о чем-о горячо спорили. Пронеслась сирена скорой помощи и затихла вдали. В этот августовский вечер Москва жила своей обычной жизнью. В окно третьего этажа долетал запах шаурмы; луковый, мясной, он смешивался с выхлопными газами и еле уловимым смрадом мусорного бака.

      Ариша уже смотрела в пол. Оборвала заусеницу и краем глаза заметила, как на большом пальце правой руки растекается кровь. Быстрым движением вытерла о джинсы. Ногти не грызла, зато заусеницы выкусывала регулярно и старательно, будто обгладывающий добычу вечно голодный хищный зверек. И оттого стыдилась своих изувеченных пальчиков и ладони старалась прятать.

      Руки она прятала не только из-за обкусанных заусенец. В юности, как-то приглядевшись повнимательнее к своим ладоням, заметила, что они совсем «не женственные». Знаете, не изящные они, широкие какие-то. И пальцы отнюдь не тонкие. Руки были похожи на мужские, только конечно поменьше. Несуразные руки. Она, смотрела на них с обидой, губы кусала, иногда даже плакала зимними вечерами. Подвизгивали на улице троллейбусы, закутанные прохожие спешили в свои теплые квартиры, меся сапогами грязный снег, а она сидела на десятом этаже, в комнате коммунальной сталинки и неприязненно наблюдала непонятную жизнь собственных ладоней. Опять же, ни маме, ни кому-то еще свою тайну не раскрыла. Стыдная тайна. Почти такая же, как интерес одноклассников к ее груди. Не такая она. И руки у нее не такие. Стала носить рубашки и блузки с длинным широченными рукавами, надеясь хоть как-то замаскировать