Такие косыночки Иван видел в местной церкви Ивана – старинном храме древнегреческой постройки, возраст которому историки определили в две тысячи лет.
Возможно верующая, – тогда подумал Иван. Ее задумчивый взгляд был устремлен вдаль, где за синевой Керченского пролива тонкой полоской была видна Тамань, когда то воспетая великим Лермонтовым. Иван на мгновение взглянул в том же направлении и невольно улыбнулся. Там на горизонте, еле заметной тонкой нитью тянулась коса Тузла – предмет временных раздоров меж Украиной и Россией.
Он усмехнулся тому, что каким он тогда был наивным мальчишкой, когда во время из – за ничего разгоревшегося конфликта он сын русского офицера, поддавшись местной пропаганде, готов был идти воевать против России. Против Великой России, откуда происходили его корни по линии отца.
Если бы ни отец, который сказал тогда просто: «Посмотри сынок на ту сторону, там родина деда твоего, по ту сторону в окопах будут твои двоюродные братья Илюша и Андрюша. Вы будете себя калечить, в то время как Хабрамович будет набивать свои карманы нефтедолларами, а посмотри на огромные суда с бездонными трюмами принимающие тысячи и тысячи тонн донецкого угля, и представь потоки угле-долларов текущие в карманы Мамедова и Мануковича. Пойми сынок, – говорил тогда он, – Тузла это отвлекающий внимание трюк, они им пользовались еще в начале горбостройки когда крутили наперстки здесь в Керчи на местном автовокзале.
– Какой я был наивный, – вслух произнес Иван.
– Что? – спросила Ангел, повернувшись к нему лицом.
В такие голубые и бездонные глаза ему еще ни когда не приходилось заглянуть в своей жизни. Он хотел что то сказать, но застыл. Вероятно в этот момент он выглядел нелепо, потому что незнакомка ему улыбнулась, понимая причину его конфуза.
Нет, она не насмехалась над ним, она улыбалась ему как ребенок радуется теплому и ясному солнцу. Ее глаза сияли. Растянувшись в улыбке, ее алые губы приоткрывали блеск ряда ровных как у голливудской актрисы белых жемчужин.
– Извините это я так, – его голос немного дрожал. Он боялся говорить громко, чтобы от его голоса это прекрасное и хрупкое создание не исчезло и не рассыпалось на мелкие фрагменты, как в американских фильмах рассыпается зеркало от резонанса звуковых волн.
– Аа, – задумчиво протянула она, и ее взгляд снова стал грустным.
– А вы наверное верующая? – более нелепых слов Иван еще не произносил из своих уст.
– Аха! – она снова улыбнулась и нежным жестом ее изящные руки указали на косынку, – нет, нет. просто это старинный головной убор и мне нравится носить ее иногда, когда становится грустно.
– Грустно? – Иван по глупому, не понимающе хмыкнул. – В такой теплый летний день?
– Вечер, – поправила она его и снова стала серьезной.
– В таакой