Как-то приехали в гости, а автобуса до деревни не было, и нас довезла попутная машина. Водитель знал тетушку и подвез прямо к дому. Дверь была закрыта на замок, но он, быстренько пошарив рукой за наличником, нашел ключ и отпер замок.
По улице бродят стайки гусей, да могут лежать в луже или под деревом свиньи, сладко посапывая, разогретые летним солнышком. Тут же бегают детишки, играя в свои незатейливые игры.
Помню, как с ребятами играли в игру, кто дольше продержится на спине свиньи. Задача в общем непростая, так как она круглая и держаться не за что, только за уши. Свинья от такого нехорошего к ней отношения с диким визгом неслась, как говорят, куда глаза глядят. Седок на ней почему-то раскачивался из стороны в сторону и в итоге падал, и свинья, успокоенная, останавливалась и начинала рыться в земле, что-то ища, но посматривая за ребятишками.
Помнится, что она почему-то на меня рассердилась больше, чем на других, и, когда я упал с нее, она меня еще и рылом поддела, но взрослые ее отогнали. За такую забаву мне, конечно, попало от бабушки.
Помню, как бабушка, открыв сундук – это такой большой деревянный ящик с крышкой на навесах, – показывала мне одежду моего отца, его награды. Мне почему-то запомнилась красная узкая ленточка, правильное название – «нашивка». Как бабушка объяснила, такие нашивки носили те, кто получил тяжелое ранение. Я это как-то принял как информацию, но она угнездилась в памяти основательно.
Пожил я у бабушки, пока не пришел ее младший сын из армии, а к зиме меня решили отправить к моей тетушке в другую деревню, которая носила название Белая Таежка.
В этой деревне жили мои родители, но, когда умер отец, мать уехала с другими детьми на Сахалин, а так как я в то время лежал в больнице, то и остался на какое-то время.
Дело было зимой, и кругом лежал снег. Он был настолько чистый, что глаза слепило. Отвозил меня брат матери, мой дядя. Ко двору подъехала упряжка, состоящая из саней под названием «розвальни», в которые была запряжена лошадка.
Конструкция саней такая, что по бокам отходят такие дуги, в результате сани не могут опрокинуться. В них положили сено, меня, тепло одетого, завернули еще и в тулуп и посадили на это сено так, чтобы я спиной мог упираться в уплотненный валик сена. Так я мог видеть дорогу и все, мимо чего мы проезжаем. Дядя тоже был одет в тулуп, запахнув и подпоясав который, он сел впереди. Попрощавшись с бабушкой, он тронул поводья, и мы поехали.
Дороги между деревнями проходили через лес и по краям полей. Когда мы въехали в лес, я увидел такую красоту, какую до этого не приходилось видеть. Хоть я и жил в деревне, но это была моя первая зима после больницы. Дорога, если ее можно так назвать, вилась между деревьев, в основном сосен. Они стояли прямые и высоченные, и где-то там, в вышине, можно было увидеть зеленую крону, сверху которой лежал мягкий и пушистый слой снега.
Тишина стояла неимоверная, а воздух – настолько чистый и насыщенный