– Прикажи воеводе самарскому розыск сделать… – сказал царь. – И нам, государю, обо всём отписать…
Доклады продолжались.
Князь Юрий Долгорукий осторожно мигнул Матвееву, и оба, выбрав минутку, вышли в сени.
– А что, я слышал, на Дону опять не слава Богу?… – сказал князь.
– Неладно на Дону, князь… – отвечал Матвеев.
– А государю уже известно?
– Может, сегодня доложит Афанасий Лаврентьевич… Он гонца оттуда поджидает…
– На воскресенье великий государь соколиную потеху назначил, – сказал Долгорукий, – так дома меня не будет. А вот давайте-ка соберёмся, хоть у меня, что ли, в понедельник после вечерни побеседовать по этому делу. Афанасия Лаврентьевича я позову, ты приезжай, Ртищева позвать надо, Одоевского… Упустишь огонь, не потушишь. И посоветуемся… Мне сказывали, совсем негожие дела там затираются…
– И я уж думал, что посоветоваться надо бы…
– На людей пока выносить дело нечего… – сказал князь. – Только всего и будем: мыста да выста да как великий государь укажет… А надо сперва накрепко помыслить про то дело промеж теми, кто работать хочет и умеет, а тогда уже и в Думе действовать… Так я тебе дам знать, когда и где соберёмся.
Было уже около полудня. Царь, наконец, поднялся и отпустил бояр по домам обедать, а потом, по обычаю христианскому, до вечерен отдохнуть.
– А после вечерен сегодня ко мне уж не ходите… – сказал царь. – Потому надо нам всем в Коломенское собираться, так распорядиться мне по дому надо, как и что…
Бояре били челом…
Боярыня Федосья Прокофьевна Морозова, распростившись с государыней, уселась в свою золочёную карету, аргамаки подхватили, огромная толпа скороходов и слуг бросилась за каретой, и народ останавливался и дивился:
– Сама Морозиха… Должно, с верху, от великого государя едет… Ну и живут!..
II. У себя
Великий государь прошёл в соседнюю с передней комнату, которая так Комнатой и называлась: здесь Алексей Михайлович занимался, а часто и обедал, большею частью один, а то и с близкими боярами. Это был обширный, но уютный покой с небольшими оконцами, из которых открывался красивый вид на всё Заречье и на Стрелецкую слободу. В переднем углу стояло множество икон с расшитыми убрусами и золотыми лампадами. На почётном месте среди них, в дорогом окладе, стоял образ