Граница с Польшей. Часть I. Оксана Дмитриевна Колобова

выпивки у меня не было никаких правил, и как по мне, их бы уже следовало внести. Практически бросив курить, я как следует отыгрывался на алкоголе, но если за день я уже выкурил положенную норму сигарет, выпимши я никогда не позволял себе курить. Прикуривая, Николаша удивлялся моей стойкости и даже иногда аплодировал, взобравшись с ногами на табурет. Мне было приятно держать слово, однажды данное самому себе – удивительно, но такие обещания куда приятнее сдерживать. Может, это было от того, что к себе я относился куда лучше, чем к другим, а может, всего-навсего любил ощущать внутри себя неподвластный человеку сгусток воли. Уж не знаю, жил ли он во мне и в самом деле – наверное, мне было приятно создавать лишь видимость этого. Да и к тому же, вряд ли воля могла бы ужиться с болезнью. Любому алкоголику и курильщику это известно не понаслышке – воля свободна от всего человеческого, в том числе, и от болезней. В некотором смысле она скрывалась под маской свободы, но только такой – чистой, неосознаваемой и живущей как бы самой по себе. Ощущает ли свободное животное свою свободу? Сдается мне, что нет. И это было сродни великому умозаключению, кому-нибудь уж точно принадлежащее – женщина, осознающая свою красоту, перестает быть красивой.

      Он сбросил звонок. Послышались короткие гудки. Я часто воображал, что если бы телефон принял обличье человека, то прямо сейчас этот человек барабанил бы по столу пальцами – этакие заплатки для неловкого молчания, а в моем случае – телефонных пауз между возможными звонками. В детстве, когда родители оставляли меня одного, я прикладывал трубку к уху и подолгу вслушивался в эти гудки, пока все мои мысли не превращались в вечное и неделимое пипипипипипипипипипи. В надежде, что кто-нибудь позвонит мне в эту секунду и я сразу же отвечу этому голосу, я мог простоять у стены часами. В те моменты никто ни разу мне не позвонил. С тех лет прошла уже целая куча времени. Теперь я ни от кого этих звонков не ждал. Пусть бы тот человек барабанил по столу хоть целую вечность – тогда бы я просто ушел на веранду. Скука мне никогда не грозила.

      Николаша пришел в семь с копейками. На нем была спортивная куртка с заплатками на локтях и шорты чуть выше колена. Я провел его на нашу кухню. Своей планировкой каждому гостю она непременно напоминала увеличенную копию коробки для обуви – узкая у основания, она была очень пространной в длину. Здесь убиралась барная стойка во всю левую стену; по правой стороне – холодильник стального цвета, электрическая плита и столешница в цвет барной стойке – ясень, покрытый лаком. Кухня была самой светлой комнатой во всем нашем доме. Все потому, что за неимением гардин Марке не удалось прицепить к окну свои вшивые занавески. Наверное, ей просто хотелось уюта, и где-нибудь в глубине души я ее практически за это хвалил. Пожалуй, она не знала – уют не пошел бы к нам жить.

      Я облокотился на стойку и стал смотреть в окно. Солнце ушло за горизонт, окрасив небо в фиолетово-розовый. Зашуганные птицы гоняли по нему кусочки облаков – они были похожи на клочки порванной ваты.

      – Послушай,