Вечером она опять устроилась перед зеркалом.
«Небось, к Валерке – агроному на свиданье пойдеть. Вишь, как прихорашивается», – искоса оглядывала Анна Михайловна внучку.
Нельзя сказать, что она, как и мама Анастасии, не одобряла выбор девушки. Перед соседями она всегда выгораживала любимое дитя. Усевшись по вечерам на скамеечке за оградой палисадника, женщина рассудительно произносила:
– Мужчина он, конешно, неплохой, пусть постарше, зато самостоятельный, у начальства на хорошем счёту – всё ж таки агроном и народ его уважаить. В нашей деревне, пожалуй, што лучше и не найтить.
Соседи в лице двух старушек, постоянных жителей деревни одобрительно поддакивали, имея, естественно на всё собственное независимое мнение. Как водится всегда отличное от мнения, с которым они только что соглашались.
Но из-за позиции дочери и у Анны Михайловны имелись небольшие сомнения.
Очень уж той не хотелось, чтобы Настя осталась жить в деревне. Приезжая на побывку, Валентина Прокофьевна стелила на ступеньки крыльца старую телогрейку, усаживала рядом с собою Анну Михайловну и, лузгая семечки, одновременно вглядываясь в темневшее с каждой минутой бездонное небо, втолковывала ей: «Вот поженятся, и хвосты на пару будут телятам крутить», – считая Валеру с самого начала знакомства с Настей почему-то ветеринаром. Сама она в своё время еле вырвалась в город. Добилась с бывшим супругом квартиры, и сегодняшняя жизнь с прежней деревенской не шла ни в какое сравнение.
Мыслила она здраво и по-житейски мудро, а по-женски расчётливо. Деревенским жителям, перебравшимся в город, приходилось поначалу выполнять самую чёрную и тяжёлую работу. Как могли, приспосабливались они к новым условиям, что в свою очередь заставляло многих из них в погоне за материальным благополучием забывать о прежних нравственных устоях деревенских жителей. Но зато имели они взамен нормированный рабочий день, стабильную заработную плату, отпуска и выходные дни.
– Ты старая, пойми, ежели выйдет за твово ветеринара – белого света не увидит. Работать будет, как проклятая с темна и до темна, а зарабатывать гроши. У тебя у самой – какая пенсия? Чё молчишь-то? – обращалась Валентина Прокофьевна с вопросом к матери, и сама же на него отвечала. – А я скажу, двенадцать рублей – курям на смех. Только четыре бутылки водки купить, чтоб дров привезть. И отчего это ты кажный раз в магазин, когда привоз, как на пожар несёсси. Да то, что в магазине в остальное время кроме черствого хлеба ничё не купишь. А в городе все магазины под боком. Выходные, празники. И будет она его обстирывать и обглаживать, а не угодит ежели што, так вечером придёт и в глаз даст, – дорисовывала она страшные картины будущей семейной жизни для своей дочери.
– Ну, уж ты Валентина куды хватила, – заступалась бабушка и за агронома, и за Настю. –