Еще он знает, что Альма не особенно добра к прислуге в лице Феко. Знает, что у Феко есть маленький сын по имени Темба, которому муж Альмы оплатил операцию в глазной клинике, – операция потребовалась ребенку сразу после рождения; Альма же, прослышав об этом, очень разозлилась.
На картридже 5015 семилетняя Альма требует, чтобы няня передала ей бутылку кока-колы, которую та только что откупорила. Няня колеблется, кривится, и тогда Альма грозит ей увольнением. Няня отдает бутылку. Через миг появляется мать Альмы, яростно хватает ее и утаскивает в спальню. «Никогда, никогда не пей из той посуды, к которой прикасались губами чернокожие слуги!» – кричит мать Альмы. Ее лицо искажено, сверкают мелкие зубы. Луво чувствует, как у него внутри все переворачивается.
На картридже 9136 семидесятилетняя Альма на поминках по мужу. Несколько десятков белых людей толкутся под люстрой, уписывая жареные половинки абрикосов.{12} Слуга Альмы коротышка Феко, как всегда аккуратный, в белой рубашке с черным галстуком, осторожно между ними пробирается. С ним карапуз в очках; ребенок, как лиана, обвился вокруг левой ноги отца. Феко дарит Альме банку меда с единственной голубой лентой, повязанной вокруг горлышка.{13} «Мне тоже очень, очень грустно», – говорит он, и вид у него при этом соответствующий. Альма поднимает банку. Мед сразу ловит и переизлучает из себя свет люстры. «А ты зачем пришел? Тебе не обязательно», – говорит Альма и ставит банку на стол.
В носу Луво стоит до тошнотворности густой парфюмерный запах, которым пропитан похоронный зал, он видит беспокойство в глазах Феко, кружением собственной головы чувствует, как уходит земля из-под ног у Альмы. Потом его вдруг что-то выдергивает из этой сцены, как будто за невидимую веревку, и он становится снова самим собой; сидит на краешке кровати у Альмы в гостевой спальне, его слегка потряхивает, и ноющая боль, мало-помалу замирая, пронизывает челюсть.
Вскоре начинает чувствоваться близость рассвета.