На следующий день Нина, выблевав предварительно все содержимое желудка, плакала, сидя на кухне напротив Пашки и отчаянно пытаясь взять его руки в свои – как будто имела на это право!
– Пашенька, прости меня, – всхлипывала мать, в очередной раз произнеся слово, которое давно потеряло малейший вес ввиду бесконечного бесконтрольного использования. – Мне так тяжело на душе, каждую минутку, и утром, и вечером, я так перед всеми вами виновата. Когда выпью – полегче. Но я больше не буду, обещаю!
Она от него что хочет? Чтобы Пашка, растрогавшись, пожалел наконец мать, дал ей свои руки, может, даже обнял? И они дружно втроем пошли в светлое будущее рука об руку, будущее без папы? Нет уж. Никакое это будущее больше не светлое, и все из-за нее – выгнавшей отца ночью на трассу. Пусть теперь мучается, сама виновата.
– Да делай, что хочешь. Папу-то не вернешь, – выплюнул жесткие слова в осунувшееся бледное лицо матери Пашка. Мать отшатнулась. Понурилась. И действительно вняла совету и стала делать то, что хотела – пить алкоголь, притупляющий все ее горькие тяжкие чувства.
Сначала она пила только вино и всего один – два раза в неделю. Потом стала покупать коньяк, а через какое-то время – водку. Количество трезвых дней постепенно уменьшалось, а пьяных – увеличивалось. Напившись, мать неизменно плакала и просила прощения, уже непонятно, за что конкретно – за папу или за свое неподобающее для матери поведение.
Чувство боли от потери вкупе с чувством вины и ненавистью собственного сына оказались для Нины неподъемной ношей, железобетонной плитой, упавшей на нее с высоты десятиэтажного дома и припечатавшей к асфальту.
Нину уволили с работы. Ей назначили пенсию по потере кормильца на обоих детей, но оказалось, что этого совершенно недостаточно, чтобы прожить семье из трех человек – особенно если один из них тратит деньги на выпивку. Где-то через год после гибели папы Пашка, обнаружив однажды дома абсолютно пустой холодильник, не очень вменяемую маму и полное отсутствие денег, понял, что он теперь в семье главный, и, если он не возьмет на себя материальное обеспечение, скоро им всем хана. Он по-тихому забрал у матери банковскую карту, на которую приходила пенсия, и устроился мыть полы в многоэтажку. Мать не стала требовать свою карту обратно, лишь иногда, если у нее кончались свои деньги, которые она получала, время от времени подрабатывая поломойкой в магазинах, подходила к Пашке и с обычным своим виноватым видом тихим голосом просила дать ей немного денег. Пашка брезгливо отворачивался, видеть мать с протянутой рукой было невыносимо противно, но денег обычно давал, если они у него были.
***
Пока Ванька не проснулся, Пашка заглянул в комнату матери – уж не ушла ли она снова ночью из дома? Нет, не ушла, она спала у себя на диване, в комнате у нее ничем не пахло – значит, вечером она была трезвая и полдня до этого отсутствовала не по причине пьянки в сомнительной компании, а где-то работая. Тонкий блаженный голосок в Пашкиной голове попытался обрадоваться