Б. Ельцин: – Мы не будем ни первыми, ни вторыми, ни третьими, ни четвертыми. И это ответ России на опасения тех, кто считает, что она может кому-то угрожать. Поскольку мы пытаемся, несмотря на все трудности, создать новое государство – Союз Суверенных Государств, оно, безусловно, должно иметь и единую армию – единые Вооруженные силы…
Ельцин закончил он свою пространную речь, официально подтвердив, что Россия не только никогда не пойдет на создание собственной армии, но и «призывает всех» объединить усилия для решения этого важного вопроса.
Горбачев никак не выдал своего ликования, хотя было очевидно, что Ельцин с присущей ему категоричностью изложил, в сущности, позицию союзного президента, и передал слово следующему оратору. У него были все основания испытывать удовлетворение от хода сегодняшнего заседания. Руководимый им государственный корабль впервые после августовской катастрофы, чуть было не отправившей его на дно, начал опять слушаться руля. Как показывало сегодняшнее заседание, ему удалось отладить и запустить даже такой сложный и капризный механизм управления, каким был, в сущности, совсем не приспособленный для этой функции Государственный совет. Ведь он объединял почти как в международной организации лидеров республик, провозгласивших себя по примеру России суверенными государствами.
И все-таки даже это нелепое подобие Совета Безопасности ООН, состоявшее из бывших членов политбюро, как оказывается, можно было заставить работать на его замысел. Всего лишь на одном заседании Горбачеву удалось заставить его служить декоративным фоном для его политического возвращения из заграницы и использовать Госсовет для того, чтобы остудить вожделения республиканских правителей в главной сфере национального суверенитета – безопасности.
Бросить вызов объединенной позиции министра обороны и двух президентов участники совещания, разумеется, не решились. Даже украинский премьер Витольд Фокин, несмотря на то что исход выборов президента на Украине и, стало быть, его собственная судьба оставались неясными, предпочел в этом вопросе торжественно солидаризироваться с позицией российского президента. Коньюнктурный девиз «Сейчас скажем так, а потом посмотрим», незримо проступал на многое слышавших стенах зала политбюро.
Оставалось разобраться с союзным министерством иностранных дел… Все головы вновь повернулись к Ельцину: он должен был дать ответ – будет ли продлена жизнь союзному МИДу или от него останется символический огрызок – одна десятая часть, о которой говорил Козырев? Интерес лидеров республик к позиции России в этом вопросе объяснялся, разумеется, не беспокойством за судьбу Панкина. При всей их неудовлетворенности тем приниженным положением в области внешней политики, в котором их держала Москва, они готовы были терпеть от союзного руководства то, чего не могли бы снести от российского.