Я уже дважды простился с тобой навсегда, любимая. В первый раз это было в моих стихах. Все пять лет нашей разлуки, только в них я говорил с тобой о нашей первой любви. В них рассказывал о чувствах к тебе, об отчаянии, что невозможно вернуть наше прошлое – нашу дружбу и нашу весну. Я страдал, думая, что ты покинула меня, потому что разлюбила. И в моих стихах я прощался с тобой, с моей первой любовью, навсегда.
Понимал ли тогда, что такое навсегда? Вряд ли. Потому что, несмотря ни на что, всегда теплилась надежда. И рождались стихи, полные оптимизма и этой самой надежды. Надежда не покидала даже в моменты, казалось бы, полного отчаяния…
Тебе достаточно было прочесть мои стихи, чтобы понять, как ты ошибалась все эти долгие годы. Я счастлив, что ты все-таки прочла те стихи о нашей первой любви. Они спасли любовь, сделав ее бессмертной.
А потом я простился с тобой навсегда во второй раз, именно в тот момент, когда мы оба устремились друг к другу всеми силами наших любящих сердец. Когда мы, наконец, объяснились, и ты стала моей невестой – ты вдруг покинула этот мир.
И нет меры моему горю и отчаянию от осознания, что в этот раз я действительно потерял тебя навсегда.
Тебя больше нет, моя невеста, и никогда больше не будет. Это бесповоротно. Это навсегда. И это страшно, потому что нет больше надежды.
А я обречен судьбой, любить тебя и страдать без тебя всю мою жизнь…
Я лежал с открытыми глазами и вспоминал наши детские и юношеские годы. И на душе становилось светлее. Душа постепенно успокаивалась. Потому что мыслями погружался в то время, когда, несмотря ни на что, нам в нем было так уютно и так хорошо, как никогда потом.
Рядом с Людочкой я всегда чувствовал себя спокойно и уверенно. Казалось, она придавала мне силы. Она была светлым человечком. Я никогда не слышал, чтобы она кого-нибудь обидела, или с кем-нибудь ссорилась. Правда, в наши детские годы ссориться было почти не с кем. Нас, детей, было не так уж много. Тем не менее, все было, как у всех.
С первых дней нашего знакомства, рядом с Людочкой я почувствовал себя мужчиной. Мне хотелось заботиться о ней, опекать ее, защищать, если требуется. Она была маленькой и хрупкой, и всегда казалась такой беззащитной. Она была неважно одета и все время хотела есть. Сначала я следил, чтобы она не была голодной. Кроме традиционного хлеба с подсолнечным маслом, мне иногда удавалось покормить ее супом, или жареной картошкой у нас дома. У нее не было никаких игрушек. И вскоре часть моих игрушек – тех самых, из немецкого лагеря, перекочевала к ней. Людочка была счастлива.
Постепенно жизнь ее маленькой семьи налаживалась. Проблема хронической нехватки еды отпала. И когда наши мамы разрешили нам гулять не только под окнами их комнаты, но и в ближайших дворах, у нас с Людочкой появилась «работа». А вышло это так. Моя мама иногда давала нам с братом деньги,