Она помнила, как Николай заказывал для неё вина, чему нисколько не противилась и с удовольствием пила наравне с мужчинами, чего опять-таки с ней ещё не случалось. Но в своих действиях она не отдавала себе отчёта, уж очень необычайно весело для неё проходил этот вечер. А потом как бы исподволь наступило сумеречное сознание: она уже почти не видела окружающих, а когда они последний раз танцевали, Юлия себя уже не помнила. И очнулась в чужой квартире, причём она смутно помнила, как Николай раздевал, отчего её охватывал безудержный смех. Потом непроизвольно, как бы сами по себе, лились по щекам слёзы. Юлия плакала от жалости к себе, переполнявшей всю её душу: что оказалась в беспомощном состоянии, а мужчина так легко этим воспользовался. Он, похоже, обладал ею столько, сколько хватало у него на это сил, – с первобытной ненасытностью; она чувствовала себя во власти сильного мужчины. Его волосатое мускулистое тело щекотало грудь, соски, так повторялось, кажется, раза два. Юлии показалось, что этот любовный дурман она видела во сне, точно со стороны. И вот она наконец пробудилась, испытала стыд от сознания того, что Николай воспользовался её беспомощностью. Конечно, она не знала, как бы отдавалась ему, если бы была во вменяемом состоянии… Но всё уже осталось позади, о чём ни капли не жалела…
Когда он утром при всём своём параде военного вошёл к ней, Юлия увидела его, точно впервые и удивилась про себя тому, что вчера этот мужчина так легко напоил её и теперь, наверное, думает, что она всегда это делала и с другими…
– Ты уже уходишь? – спросила она.
– Да, труба зовёт, а ты оставайся до вечера, когда я приду со службы. Ты говорила, что у тебя выходной?
– Нет, не могу. Я детей оставила сестре. А ей тоже на работу…
– Хорошо, иди хоть позавтракай, я кофе приготовил.
– Не хочу пока, голова лопается. Зачем ты напоил меня, ведь я столько никогда не пила? – упрекнула она мягко, даже ласково.
– Так я же тебе, дорогуша,