– Да что рассказывать.
– Тяжело об этом мне вспоминать.
– Ну да ладно.
*
– Наступали мы тогда. Бои под Орлом были. Сильные страшные. И ты знаешь, шли как раз в наступление, а немцы засели и ничем их не вычистить оттуда. Пришёл бронепоезд из Ливен, как учистил, как учистил! Вот даавал, вот давааал! И самолёты сбивал и пехоту крошил и танки – наворотил горы. Тогда прилетел их самолёт, и, стерва, разбомбил полотно с рельсами… и, всё – улетел. А потом как налетели, налетели и, и… пошли, и пошли бомбить. Наши, бедные, стоят, а он гудит, паровоз, что бы путь ремонтировали, а кто его будет ремонтировать, когда такое творится?! Побили все вагоны. Он же стоял на их территории. И бились так до последнего. И что там за люди были? До последнего патрона. Ни один так отсюда и не вышел. Всё до последнего, все там остались. Вот ребята были.
– Ну что. Как налетели их самолёты, меня и трахнуло. Сначала ничего. А бой страшный. Но девчата оттащили в стог, и положили там. А боль. А бой. А кипит. Всё кипит. То наши, слышу рядом, то немцы. И так весь день… туды сюды, туды сюды. А потом не помню. Два дня без памяти был. Наши отступили.
Девчата коров пасли. Коровы подошли – ревут. Кровь учуяли. Эти двое, ну совсем девчёнки, совсем малые, и потащили меня домой. А передовая за триста метров. Ну, ожил я маленько, перевязали. Ходить совсем не могу. И вот три или четыре дня прошло. Бой опять повертает к нам. Я девчатам, пошли в погребок, а там трава и лес недалеко. А они, нет, мы в доме. Может не убьёт. И снова как началось, как началось. Ну и прямой, как шарахнет в дом, одна выскочила, а другая там осталась. А эта с таким ранением, что страшно смотреть. Грудная клетка вырвана, и лёгкие видать, видно как дышит. Подбежала ко мне, видать хотела к погребку, да и упала лицом вверх. Смотрю, немцы бегут, я в траву дополз, ноги прикрыл травой.
– А дом горит, а дом горит…Жаришшааа. Трава высокая вянет и падает, падает и горит – меня видать хорошо, а немцы кругом…не спрятаться…
– Пробежали, девку увидели…увидели…лежит…, побегли дальше.
… Андреич затих. Повозил мочалкой, помочил высохшие вдруг губы пивом.
– Даа. Хлебнули. Пережили мы тогда.
– Ну а дальше?
– А что дальше… Немцев отбили. Меня положили в госпиталь. Забинтовали. Замотали. Лежал три месяца. Не двигался. Вши, воот такие под гипсом лазили. Ну, ничего, выжил. Вот так с осколком и дошёл до Берлина. Ничего. Не мешал.
– Долбал их, и за мою спину и за ребят своих, сколько полегло, страсть. Страшно.
– А ты говоришь, расскажи да расскажи…
Крошил я тогда, ух крошил… Злющий был… за всё, что они натворили.
– Злюшший.
– Жуть.
… Андреич подкинул в топку дрова. Снова потянуло дымком.
Хороша деревенская банька, можно попить пивца, и, пока жёны готовят на стол, тихо, по – мужицки, украдкой пропустить по стопарику белой.
– Мужики, ну что вы там, утонули что ли!!!
– Иидёоом.
– Одеваемся уже.
– Ну, зятёк, пошли, бери.
– Бери гармошку, споём нашу.
– Налей, налей по чарочке, по нашей фронтовой…