Но…
Летом 1799 года пришло письмо от родителей. Его вызывали в Премухино. Он и сам собирался, попозже. И тотчас помчался по пыльному тракту среди лесных и озерных просторов прямо в Тверь, оттуда дорожками поплоше в Торжок, а там и в Премухино. Завидев с пригорка крышу родного дома, Александр соскочил с повозки и пустился бегом.
Родителей нашел он постаревшими и недужными, особенно отца, страдавшего болезнью глаз и ног, троих сестер – по-прежнему незамужними, крепкими телом и духом, коротавшими свой век в молитвах, постах и чтении священных книг. Вечер прошел в долгих беседах. Михаила Васильевича, екатерининского вельможу, тайного советника и вице-президента камер-коллегии в отставке, интересовали петербургские порядки, заведенные новым императором. Сидя в глубоком "вольтеровском" кресле, он осуждающе качал головой, слушая о чудачествах нового государя Павла I. Матушку, Любовь Петровну, занимали подробности жизни родственников, дворцовые хитросплетения и придворные наряды.
Женщины всегда женщины.
За всеми расспросами Александр не мог не ощутить дальнего, скрытого смысла своего вызова в родительский дом. Доверчивый и почтительный сын, он не ждал ничего дурного. Поэтому и поднялся так счастливо на зорьке, и отправился, сломив тонкий ивовый прутик, горьковатый и свежий, на прогулку, разрубая со свистом воздух, вдоль росистого бережка чистой, прихотливо вьющейся речки Осуги, в тихих струях которой резвились пескари и колыхались длинные зеленые водоросли.
За завтраком все объяснилось.
– Сын наш Александр, – не без торжественности произнес батюшка. – Пришло время сказать тебе отцовское слово. Преклонные лета и тяжкие хвори не позволяют нам надлежащим образом печься о благоустройстве дел всего семейства. Поместье требует неусыпных трудов. Пятьсот душ, под присмотром старосты, должны иметь властную и твердую направляющую руку. Объявляем тебе нашу родительскую волю.
Нелегка оказалась их воля.
Отец повелевал сыну подать в отставку и поселиться в Премухино. Возможность подавать в отставку по собственному желанию была дарована еще Императрицей Екатериной в "Указе о вольности дворянства", отменившем закон о сорокалетней государственной службе.
Молча выслушал Александр громом поразившее известие, так же молча подошел к родительской ручке, после чего удалился в свою комнату.
Через час с небольшим вышел во двор усадьбы. Видно было, что он взбешен.
– Сашенька! – окликнули его
О нем беспокоилась Татьяна Михайловна, любимая сестра. Она стояла у ворот, приложив руку ко лбу от солнца, и понимающе улыбалась. Сдержав резкие слова, он обнял ее.
– Прости, я не в себе. Как ты?
– Не спрашивай. Одна-одинешенька. Как Алешенька мой пропал, никуда не выезжаю, даже в Тверь. Не тянет.
– Голубка!