Вальга не знал, что ответить на эти речи, похожие на бред и внушающие жуть. Кто в чем был виноват чуть не тридцать лет назад, он понимал смутно, но знал: когда у матери гибнет сын в расцвете лет, ей вся жизнь представляется тропой к этому несчастью, и кажется, что мостила она эту дорогу собственными руками. Там не додумала, здесь не доглядела, там не подсказала… с рождения чадо счастьем-долей наделить не сумела.
– Пусть она едет, – шепнула Ута, когда Вальга уже хотел отойти. – За дитем я пригляжу…
Даже в горе по сыну Ута не забывала, что у нее на руках внук. И если что-то могло вытянуть ее со дна этого горя, то только забота о новом молодом существе, нуждавшемся в ней.
В путь пустились на другой день на заре. Алдан рассудил, что Правена не способна будет целыми днями не слезать с седла, и решил взять лодью. Вальга ехал с ними, а двое его оружников должны были идти берегом и вести его лошадь. Он и сам был рад, что не пришлось задерживаться. Любопытно было, что там в Хольмгарде, есть ли новые вести? Может, убийц уже поймали…
Глава 4
Месяц все видел… да если бы мог сказать. Когда убийство совершалось, месяц был тонкий, молодой; теперь луна располнела, только краешек еще расплывался, как у подтаявшей белой льдинки. Ее Дедич собирался просить о помощи – сама промолчит, так хоть приведет тех, кто скажет.
Посреди поляны возле ив горел костерок из сучьев орешника – требовался не огонь, а угли. Еще не стемнело, хотя солнце уже село за Волховом, близкая летняя ночь выстраивала стену из плотных темных облаков над небесной рекой багряно-золотого света. Самые короткие ночи миновали, но и долгие еще не пришли.
Оправленной в серебро «громовой стрелкой», которую обыкновенно носил на шее, Дедич очертил круг с костром в середине. Вдоль круга, с внутренней стороны, были разложены девять пучков велесовой травы[7] с крупными синими цветами. Велес-траву собрала и связала Малфа. Зря он велел именно ей собрать цветы. Теперь, глядя на них, он снова видел перед собой Малфу – в белом платье, прижимающей к пышной