Лайнер натужно загудел, завибрировал всеми фибрами своей железной душонки, и медленно, как-то тяжело, словно старая двухсоткилограммовая баба, неохотно покатился вперед, едва ощутимо подрагивая на стыках бетонных плит. Казалось, что от движения он просыпается, наливается силой, буквально на глазах превращаясь из толстой неуклюжей старухи в доброго молодца, играючи подбрасывающего двухпудовые гири на потребу любопытному люду. Скорость нарастала. Деревья, c любопытством выглядывающие из-за бетонной стены аэродрома, из отдельных представителей лесного царства превратились в сплошную зеленую поляну. Сила инерции вдавила пассажиров в кресла и, последний раз подпрыгнув на взлетной полосе, машина оторвалась от земли.
Ира снова зажмурилась. И вновь усилием воли заставила себя открыть глаза и улыбнуться.
– Боитесь? – спросила у соседки.
Та отрицательно мотнула головой, приветливо улыбнувшись при этом. Ее лицо было таким открытым, таким милым и обаятельным, что Ирина вдруг ощутила, будто уже давно знакома с нею, и почему-то помимо воли захотелось раскрыть перед незнакомкой душу. Казалось, что уж она-то непременно поймет Ирину, не вывернет ее слова наизнанку, не устроит никакой подлости.
– А я боюсь, – призналась Ирина. – Всю жизнь боюсь. И это притом, что мне очень часто приходится летать. Боюсь смертельно!
Короткая пауза вновь омрачила ее холеное лицо. Ирина сглотнула громко, стремясь справиться со страхом, и продолжила монолог:
– Вернее, боялась. Сегодня впервые в жизни не страшно. Теперь я наоборот хочу, чтобы то, чего так долго боялась, произошло. Покончить бы враз со всем этим…
Соседка недоуменно взглянула на нее: ничего себе, пожелание счастливого полета! Ирина поняла всю бестактность собственного высказывания и попыталась исправить ситуацию:
– Ах, простите, что я говорю! Не обращайте внимания, это так, мысли вслух. Тут же кроме меня еще человек двести, и вряд ли все они согласятся с моими надеждами. Глупости, какие глупости я несу! Простите великодушно, мне, наверное, лучше помолчать.
Дама тактично оставила ее предложение без ответа, не настаивая на продолжении разговора. Вернее, монолога: с самого момента Ириного появления в салоне соседка произнесла лишь одну ничего не значащую фразу. Она раскрыла толстую газету явно бульварного уклона, давая понять, что действительно не намерена продолжать беседу.
Ирина поняла намек. Конечно, со стороны соседки это было не слишком вежливо, но вообще-то, пожалуй, она абсолютно права. Кому понравится такая тема для разговора. Люди спокойненько едут к морю, отдохнуть, покупаться, полежать под ласковым южным солнышком. У каждого из них свои планы на отпуск, и наверняка планы вполне радужные, а тут какая-то дурочка прибежала в последнюю минуту, плюхнулась в кресло бизнес-класса и давай делиться своими надеждами на авиакатастрофу. Да что ж она себе позволяет! Во что она превратилась от своих переживаний! Боже, как мало она стала похожа на себя прежнюю…
Прикрыв глаза и набрав в грудь побольше воздуха, Ира постаралась взять себя в руки. С шумом выдохнула, неуверенно улыбнулась самой себе. По примеру неразговорчивой соседки достала из сумки книгу, раскрыла на середине и попыталась углубиться в чтение.
Самолет гудел ровно и спокойно, без надрыва, словно бы уверяя пассажиров в своей надежности. За иллюминатором проплывала безграничная синь, лишь где-то далеко внизу купались в бездне редкие облачка, такие странные сверху, как будто небо вдруг перевернулось и оказалось под ногами. Ира в который раз читала одну и ту же фразу, никак не улавливая ее смысла. Хм, странно как. Ведь ей очень нравились произведения этого автора. Она терпеть не могла детективы и мистику, всякие кровавые ужастики, считая их низкопробной литературой. Книги же Тамары Никольской были пропитаны весьма своеобразной женской психологией, даже немножко философией, и содержали в себе такую бешеную энергетику, что, никоим образом не относясь к разряду серьезной литературы, не казались второсортными и недостойными внимания. Но сейчас даже самая интересная книга, независимо от авторства, не смогла бы отвлечь Ирину от страшных мыслей. И Никольская была беспощадно захлопнута.
– Вы уж простите мне мою бестактность, сама не знаю, что со мной происходит, – Ирина вновь обратилась к соседке. – Сама себе поражаюсь. Всю жизнь считала себя очень сдержанным человеком, никогда ни с кем не делилась ни мыслями, ни чувствами. Даже с ближайшей подругой старалась держать дистанцию. Подруга… О-ооо, моя подруга… Почему я такая мягкая, почему не умею сказать «нет»?…
С Ларисой Ира Комилова, можно сказать, выросла. С ней в некотором роде и жизнь прожила. В новый дом обе семьи заехали, когда девочкам только-только исполнилось по четыре года. Так уж случилось, что у них даже дни рождения были совсем