– О, ты проснулся!
Будто солнце из-за гор выглянуло после долгой холодной ночи! Выглянуло и разогнало надоевший промозглый туман.
Не выдержав такого мощного заряда позитива, я тоже против воли улыбнулся – широко и открыто:
– Привет. Проснулся.
Она говорит на андрадском. Значит, мы снова в Андраде.
Не обязательно. Но очень вероятно. Максимально вероятно, я бы сказал.
– Голоден, наверное? – не переставая улыбаться, девушка подошла ближе и поставила поднос на столик рядом со мной.
– Ужасно. – я приподнялся на локтях, чтобы рассмотреть, что она принесла.
На подносе стояло две маленьких плоских тарелки и одна большая глубокая. На плоских лежал нарезанный тонкими ломтиками белый хлеб и нарезанный зеленый лук, а в глубокой – исходила паром душистая канареечно-желтая похлебка, в которой угадывались куски мяса и пшено.
Я перевел взгляд на улыбающуюся хозяйку:
– Спасибо. Как тебя зовут?
– Меня зовут Тина. – охотно ответила милашка. – А тебя как?
– Меня зовут Макс.
– Макс. – слегка цокнула языком Тина. – Какое сильное и твердое имя.
Я хмыкнул, оставив комментарий без внимания, сел на кровати и придвинулся к изголовью, чтобы было на что опереться спиной во время еды. Одеяло, конечно, упало с моей обнаженной груди…
Так, стоп.
Коротко глянув на Тину, я приподнял одеяло, заглянул под него. Опустил обратно и спросил:
– Тина, милая… Где моя одежда?
Милая? Все Торе расскажу.
Ой, заткнись. Ее сначала найти надо, а там рассказывай, сколько влезет. Мы же с ней не обручены, в конце концов.
– Твою одежду пришлось выкинуть. – огорченно ответила Тина, виновато складывая руки. – Она была рваная, грязная, и… плохо пахла. Но ты не переживай, у нас найдется, во что тебя одеть!
– Это хорошо. – признался я, и потянулся за подносом.
Ну и что, что выкинули одежду – она и правда свое уже отжила. Ну и ладно, что Тина видела меня голым, такой милашки даже стесняться как-то грешно. А вот поесть мне точно надо, иначе скоро мой желудок взбунтуется против такого обращения и покинет это неблагодарное тело.
Я перетащил поднос к себе на колени, взял деревянную ложку, вырезанную, казалось, из целого чурбачка, но вырезанную аккуратно, без острых граней и заноз, и принялся за еду.
Похлебка оказалась не только ароматной, но и необычайно вкусной. Впрочем, в моем нынешнем состоянии, я бы, наверное, и подошву со старого военного сапога сжевал бы. По крайней мере, я с трудом разбирал, что именно ем – ни рассматривать, что попало в ложку, ни разжевывать, что попало в рот я не успевал, организм стремился насытиться как можно скорее.
Пока я ел, Тина присела на край кровати и внимательно смотрела на меня, точнее, на мою грудь. Выяснил я это, когда миска уже показывала дно, и я смог сосредоточиться на чем-то, кроме еды, но что-то мне подсказывало,