Мы уже давно потеряли путь, ведущий к главному залу, а пожарный план, указывающий на выход, с каждым новым закоулком и тупиком, менял свой вид и направлял в совершенно другую сторону. Складывалось ощущение, что во время строительства здания, кто-то нарочно все время менял планировку и планировщиков, поэтому появились двери ведущие в глухие стены и комнаты, в которые нету входа. Этот «кто-то» все запутал и сказал: «Вы ничего не понимаете, того требует план! Распоряжение сверху! Оно единственно верное и неоспоримое». В какие инстанции не жаловались толковые инженеры, никто их не слушал. Докопаться до того самого мистического «верху», тоже не получалось. Все ниточки каким-то странным витиеватым путем вели по замкнутой цепочке ведомств и фирм однодневок. Так и получилось, это абстрактное, кривое, неказистое здание, состоящие из лабиринтов, тупиков и комнат без дверей.
Мы не смогли найти ни одной живой души, весь театр вдруг вымер и потерялся во времени, причем вымер давно, а посетители лишь обступали зловонный труп, ссылаясь на крайнюю занятость и вообще «Это не наша компетенция! Обратитесь в другой отдел!».
Вывеска на улице, большими буквами, гласила «БОГИ ИЗ МАШИН». Представлению должно было состояться сегодня, так, а где же все? Тут, из глубин пасти мистического лабиринта, мы услышали скрип двери и жужжание радио. Прошло приличное количество времени, прежде чем мы добрались до комнатки, излучающей звук. Какая-то инженерная уловка не давала понять откуда точно доносился спасительный шум, сначала он манил нас спереди, а через пару минут, звал уже где-то позади.
Это был один из длинных тупиковых поворотов, без единой двери и света; лишь осыпавшаяся известка с потолка и отблески позолоченных гравюр, у хаотичных колонн стен, выдавали глубину. Где-то в журчащей темноте этого туннеля еле виднелся горячий желтый блеск лампочки, сквозящий из щели двери. Мы на цыпочках, в полной темноте, – точно замышляя кражу, – тихо продвигались вглубь коридора, но с каждым шагом, конечная цель словно отдалялась от нас. На мгновенен, чернота коридора растворило мое собственное «Я», а от меня остался лишь жалкий след наблюдения. Я был светом, пущенным сквозь пленочную катушку. Не было никаких сигналов от тела, будто оборвался кабель связи до мозга. В тот моменте, я едва ли смог бы кому-нибудь доказать, что я что-то большее, чем просто взгляд на этот черный мир.
Пройдя эту череду препятствий, мы приблизились к свету, разрезающему черноту. Нас окутал невероятный страх, он леденел дыханием где-то позади в области шеи. Словно сама смерть смотрела на нас своими горящими черным пламенем глазами. Точнее одним, огромным глазом, во весь потолок, стены и пол. Нам казалось, что мы совершили что-то преступное, непозволительное, и вот-вот нас