Никита молча смотрел на нее, внутренне содрогаясь от той боли, что звучала в ее голосе во время рассказа о гибели брата. Прошло более двухсот лет, а она страдала так, будто это произошло лишь вчера. И юноша понял почему эта боль никак не может утихнуть в сердце вампира. Просто она олицетворяла единственную привязанность девушки в ее смертной жизни. Может, она потом кого и любила среди людей, но так глубоко и искренне, как своего брата – никогда.
– А Лестер?.. – нарушил молчание юноша.
– Лестер? – будто удивилась Элиза, но ответила с долей задумчивости: – Наверное, со смерти Оноре и начались наши с ним отношения. Отрезок времени, начиная с нашего с ним знакомства и заканчивая его отъездом перед гибелью моего брата, был всего лишь прелюдией.
Подумав, проговорила с горечью в голосе:
– Кстати, об этом. Оноре стал первым человеком, который погиб из-за наших с Лестером отношений. Я не говорю о тех несчастных, что были жертвой нашего вампирского голода. Нет. Я имею в виду тех, кто пострадал именно из-за нашего – поистине дьявольского! – союза с Лестером. В чьих смертях повинны те чувства, что мы с Лестером питали друг к другу.
– Что ты этим хочешь сказать? Каким образом гибель твоего брата связана с вашими отношениями? – не понял Никита.
– О, ты скоро узнаешь, – невесело усмехнулась девушка-вампир. – Но давай я продолжу.
– Конечно, – с готовностью откликнулся юноша. Ему было искренне интересно, и интерес этот был болезненный. Сродни увлечению зараженного чумой, который хотел бы все знать о своей болезни. И при этом прекрасно осознавал бы, что жить осталось совсем недолго.
– Церемония похорон была мрачной, – тем временем начала говорить Элиза. – Присутствовали лишь я, тетя Ариетта и слуги. И священник, конечно же. Сами похороны я не помню. Во время их проведения я была больше занята собственными мыслями, нежели наблюдением за окружающими меня людьми. Нас с Оноре связывало духовное общение, а к мертвому телу, которое вскоре будут закапывать, я ничего не чувствовала. Возможно, это жестоко… Но по отношению к кому? К Оноре? Так его душа уже покинула тело, а я не видела смысла оплакивать ее земное пристанище.
Удивительно, но мое безразличие приняли за невыносимое горе. Я действительно страдала, но к тому, что заколачивают гроб и опускают его в темную грязную яму, мои чувства не имели никакого отношения.
После похорон я заболела. На самом деле больна была у меня душа, но те доктора, что приезжали, находили разные