Теплый воздух от крыш. Джо Смит

бы мог снять с тебя это интервью. Усмехаешься: понятия «папа» и «облегчить тебе жизнь» никогда не были совместимы и вряд ли уже будут.

      Ты обдумываешь все, что собираешься сказать Биллу. Но что бы ты сейчас не говорила – ты на все сто уверенна, что добром сегодняшнее интервью не кончится.

      2.

      Ты отчеканиваешь вопросы, дублируешь текст в блокнот – не потому что не доверяешь технике. Ей ты доверяешь – себе нет. И строчишь ответы Билла ты только для того, чтоб не видеть его лица, его припухших, будто искусанных плотоядными поцелуями, ярких губ, не видеть его глаз, хранящих в себе штормы и грозы, не видеть – и не гореть глубоко внутри шаровыми молниями.

      – Ваши тексты несут в себе явное влияние скандинавской мифологии. В одной из ваших песен есть такие слова…

      Не ожидая от самой себя, ты начинаешь тихонько напевать: про юношу, который просит любви у девы-валькирии, просит – и добивается, а валькирия, нарушив обет, падает с неба, теряет свое бессмертие и разбивается.

      – В итоге ни любви, ни валькирии, – подводишь итог ты, – Так в чем же смысл?

      Ты хотела задать совершенно другой вопрос, о том, откуда такие мифологические мотивы и не переживал ли сам Билл нечто подобное. Но тебя ведет, отчаянно ведет на какую-то неуютную, темную сторону. Тебе хочется рассуждать об Эросе и Танатосе, и о том, как насколько крепко они переплетены. И когда ты слышишь отголосок своих мыслей в том, что отвечает тебе Билл, когда понимаешь, что он рассуждает о том же, своим глубоким голосом, его модуляциями добавляя нечто сакральное каждому своему слову, ты поднимаешь взгляд от страниц блокнота и от своих рук.

      Он смотрит на тебя. Он выпрямился, вся его ленность, его эти ноги, вальяжно вытянутые в твою сторону, руки, расслабленно лежащие на подлокотнике – все исчезает. Шторм, так долго хранимый под почти опущенными веками, рвется наружу.

      – Когда любовь и смерть переплетаются в объятьях, когда силы дающие и забирающие сходятся на поле битвы, на белых ее простынях, когда ты падаешь, рассыпаясь, как тебе кажется, на атомы – ты рождаешься по-настоящему.