– Ну, предположим, я отключусь? – спросил Трепетов
И получил ответ.
– Отключайтесь на здоровье, я реаниматолог.
В соседней комнатке другая милая женщина, только пышка, виртуозно выцедила из Трепетова пробирку крови.
Через несколько часов ему прислали результат – 0.01. Если бы его кастрировали, а не облучили, его показатель ПСА был бы, наверное, выше. Трепетов испытывал самодовольство. Все-таки доктор предписал двенадцать курсов, а он настоял на половине больше. И в то же время он не мог не признать, что в настоящее время совершенно непригоден для любви.
Он решил начать с книги. Но прежде чем написать первые строки, принялся читать хорошо ему знакомых стилистов, преодолевая страсть, которую в себе не одобрял. Ему нравилось находить у классиков сбои в стиле. Это было выискивание недостатков, то есть своего рода занудство.
Хемингуэй, как образец, не годился. Чтение не покалывало, не искрило, не било током. В текстах Булгакова глаза спотыкались. «Ночь расцветала», «круглый сон», «сугроб снега». К тому же везде многовато персонажей, трудновато за всех переживать. В моей книге будет только какая-нибудь удивительная женщина и я, решил Трепетов.
Но текст, хоть застрелись, не начинался. Тогда Трепетов стал чаще бывать на выставках. Он ловил на себе взгляды и сам засматривался. Но ни разу его не торкнуло. Довольно скоро эта охота надоела ему, потому как он был домосед. Но он раз в неделю ходил куда-нибудь вкусно пообедать. А тут поблизости так кстати открылся магазин-кафе «Моремания».
Зал был большой, свободных столиков еще больше. Трепетов отметил вдали тонкую спину и высокую шею и намагниченно пошел к избранной цели. Зайдя с фронта, испытал почти мистическое удивление. Эта была знакомая худышка-реаниматолог из центра диагностики. Он узнал ее, хотя без белого халата она была мало похожа на себя.
Если ситуация позволяет начинать общение с помощью жестов и мимики, не стоит говорить ни слова, меньше риска получить от ворот поворот. Трепетов так и сделал. Ответ был тоже без слов.
Перед худышкой стояла большая тарелка с горкой колец кальмара. Просто огромная тарелка, целое блюдо. Трепетов участливо поморщился.
– Сочувствие принимается, – с достоинством сказала худышка.
Трепетов сел и начал смотреть одним глазом на соседку, другим – в меню. Спросил по-свойски.
– Хотите поправиться?
– Ну вот. Не думала, что тут такие порции.
– Если мне не изменяет память, Анфиса Андреевна?
– Вы не ошиблись, Павел Викторович.
Они в упор разглядывали друг друга. Лицо у Анфисы было тонкое и фотогеничное. Носик с горбинкой, чувственные ноздри, слегка раскосые темно-карие глаза, оттопыренная нижняя губа – верный признак, скажем так, азартности. Открытый взгляд вроде бы свободной женщины. Замужняя женщина не смотрит