После я отдельно посмотрел серию, о которой говорила Мира, и, конечно, с ней согласился. «Свинки Пеппы» в нашем доме больше не было. Не хочу звучать как Никита Михалков или любой другой седовласый столп отечества, мне не к лицу, но серия-то действительно пророческая. Зреет новое поколение – и сначала само лезет в грязь, а после тащит в ту же грязь своих отцов и матерей, и это – духовное лицо современной культуры.
«Маша и медведь» задержались в нашем доме подольше, но тоже скоро наскучили. Так же быстро ей надоедали всякие куклы и кукольные домики, на которые Кристина не жалела денег: дня два-три наша дочь возилась с новой покупкой, а потом давала ей отставку.
Напротив, в том, как Мира смотрела на меня, я всегда читал искреннее любопытство, трогательное и совершенно неожиданное, даже, думалось мне, незаслуженное. Ей были интересны почти все мои занятия и почти всё, что я говорю, особенно когда я не подделывался под специальный «детский» тон, а разговаривал с ей «как с большой». Разгадав эту её черту, я почти всегда так и поступал. Например, порой я брал работу на дом, и, когда Мира спрашивала меня, чем это я занимаюсь, отвечал теми же словами, которыми ответил был коллегам из «Восхода». Не знаю, как многое она понимала, но её такие ответы устраивали гораздо больше, чем что-то вроде «Папа читает бумажки, чтобы заработать денежек». Упрощённых пояснений она терпеть не могла, даже сердилась на них. Этот её маленький гнев выглядел очень комично в четыре года, но я быстро обнаружил, что совсем не хочу развлекать себя за её счёт и видеть в живом человеке подобие комнатной собачки. Кристина была меньше чувствительна к таким вещам, для неё «Олег, смотри, как забавно она надулась!» было в порядке вещей.
Странно, но между Мирой и Кристиной так и не родилось никакой настоящей теплоты. Мою жену я ни в чём не мог упрекнуть, со своей дочерью она всегда была приветлива – ну да, с оттенком лёгкой насмешливости, снисхождения, такого естественного от взрослого к ребёнку. Но с каждым годом эта приветливость всё больше начинала напоминать вежливость медсестры по отношению к глубоко пожилому пациенту. Я понятия не имел, в чём тут было дело, и никогда даже и не пробовал заговорить об этом с Кристиной: такие разговоры мне виделись, и видятся, глубоко бестактными, да и в чём я по существу мог бы её упрекнуть?
Мира словно платила Кристине тем же. Нет-нет да и возникала у меня фантазия, будто когда-то в раннем детстве дочь однажды осмотрела свою маму очень внимательным взглядом с головы до пят, а, осмотрев, дала ей оценку, и оценка эта оказалась всего лишь «проходным