Обворованный нагло и бесцеремонно, оплёванный, униженный и оскорблённый, готовый вот-вот расплакаться от разъедающей обиды, он в трансе сидел на песке, не сводя глаз с дюн, за которыми исчез джип, а руки его в это время бесцельно сгребали горки из горячего песка.
Продолжая сгребать песок, он заторможено думал о том, как ему теперь быть без своих вещей. И чем дольше он об этом думал, (а ничего другого в голову ему не шло), тем большее его охватывало отчаяние.
В голове вырисовывалась мрачнейшая картина. Быстрой чередой неслись безрадостные, разлагающие волю мысли: «Судя по тому, что наговорили по радио Федот с Лялькой-балаболкой, отель – шикарное заведение, а не какой-нибудь занюханный автокемпинг на второстепенной дороге, – думалось ему, – Там останавливаются люди обеспеченные, прилично одетые. И тут является к ним чучело в сланцах на пыльных ногах, в спортивных штанах с «пузырями» на коленях, старой майке и выгоревшей бейсболке и говорит: «Здоро́во живёте, господа хорошие! Прошу любить и жаловать! Я – Караваев Иван Тимофеевич, шахтёр, прилетел к вам отдохнуть». Вообще-то могут и на порог не пустить, прогонят в три шеи, дадут под зад пендаля и гуляй, Ваня. Ну, предположим, что пустят? Как же я три недели буду обретаться среди людей в таком пляжном виде? Нет, скорей всего не пустят. Не резон нам позорить фирму, скажут, клиентов распугивать чучелом в сланцах. Но как же, как же, мне продержаться-то целых три недели с пятьюдесятью рублями в кармане? Где спать? Что есть? Хорошо бы было сразу домой улететь, коли не пустят в отель, да бесплатный билет до дому, обещан лишь по окончании срока действия путёвки, то есть через три недели. Просить, чтобы из дома прислали? Да кто ж пришлёт? Просить не у кого, дома народ безденежный».
Он яростно сгрёб кучки песка в одну и встал. В голове роились одни вопросы. Он ещё немного постоял, глядя отрешённо вдаль, и тихо проговорил, обращаясь к самому себе – была у него и такая привычка.
«Значит, так, Иван Тимофеич, давай-ка без паники, без паники. Соберись, возьми себя в руки, ничего особо страшного не произошло. Голова, руки, ноги целы, нужно жить дальше. Не паникуй, не паникуй, не паникуй, Иван Тимофеевич, не паникуй. Кругом люди живут, в конце-концов. Не ты первый, кого в этом мире обворовали. Бывает и похуже. Бывает, люди враз всего лишаются – наводнение там, война, землетрясение, пожар, да мало ли чего. Соберись, не куксись. Всё утрясётся. Мир не без добрых людей. А не утрясётся с отелем, пристроишься где-нибудь грузчиком или рабочим, руки-то у тебя не отняли. Всяко не пропадёшь, как-нибудь продержишься три недели, перекантуешься.