Поскорей бы этот Хартвигсен вышел из конторы, подумал я. И он как раз вышел. Он поздоровался с Розой, и она ответила. Никакой неловкости я в них не замечал, хоть они и были когда-то помолвлены, ах, как спокойно протянул он ей руку, и она не зарделась, она не выказала никакого смущения при виде него.
– Снова в наши края? – спросил он.
– Да, – сказала она.
Отвернулась к полкам и продолжала что-то искать. Наступила пауза. Потом она сказала, не глядя на него:
– Я не для себя роюсь в вашем товаре, это я для дома.
– Чего это вы, право!
– Да-да, я стою тут за прилавком, как в былые времена. Но не бойтесь, я ничего не украду.
– И не совестно? – сказал он, разобидясь.
Я подумал: на месте Хартвигсена я бы не стоял тут ни минуты. А он всё стоял. Значит, что-то теплилось у него в душе, раз он сразу не бросился вон. И почему бы ему самому не зайти за прилавок, не предложить ей найти, что ей нужно? Ведь он тут хозяин? А он стоит вместе со мной у прилавка, как покупатель. А ведь Стен и Мартин, приказчики, рта при нём не смеют открыть, так несметно он богат, и он же хозяин!
– Это со мной заезжий студент, – сказал Хартвигсен Розе. – Вот спрашивает всё, не придёте ли вы как-нибудь поиграть на нашей музыке. Она ведь так у меня и стоит, музыка эта.
– Я стесняюсь играть при посторонних, – сказала она и покачала головой.
Хартвигсен помолчал, потом сказал:
– Что ж, это я только так спросил. Ну как вы? – он повернулся ко мне. – Готовы?
– Да, я готов.
– Я, по правде, на таких не умею играть, – вдруг сказала Роза. – Но если вы… Не зайти ли нам в комнаты?..
Мы все трое вошли в комнаты Мака. Тут стояло новое дорогое фортепьяно, и Роза на нём сыграла. Она очень старалась, верно, хотела загладить свою резкость. Кончила играть и сказала:
– Вот и всё, больше я ничего не умею.
Хартвигсен сидел и сидел, он и не собирался уходить.
Вошёл Мак, он был удивлён неожиданностью и принимал нас с отменной учтивостью. Нам поднесли выпивку и печенья. Он водил меня по гостиной и показывал мне картины и прелестные гравюры. Хартвигсен с Розой меж тем беседовали вдвоём. Они говорили о чём-то, о чём я не знал прежде, о ребёнке, девочке по имени Марта, о дочке Стена-Приказчика. Хартвигсен хотел бы взять её к себе, если Розе эта мысль придётся по нраву.
– Нет, мне эта мысль не по нраву, – ответила Роза.
– Ты бы подумала хорошенько, – вдруг сказал Мак. Тут Роза заплакала и сказала:
– И что я вам сделала?
Хартвигсен огорчился, он стал её утешать:
– Вы научили ребёнка книксен делать. У меня и в мыслях ничего иного не было. Думаю, дай возьму её к себе, раз уж вы её обучили тонким манерам. И зачем плакать?
– Ну, Господь с вами, берите её. Только я переехать к вам не могу, –