– Нет, я твой ангел-хранитель, ну что ты, совсем меня не помнишь? – и он опять поднял глаза. И я сошел с ума окончательно, потому что теперь это были мои глаза, полные такой пустоты и боли, что я отшатнулся, вмазавшись в стену. Холод и ужас. А он все смотрел на меня с такой надеждой, что мне стало совсем страшно.
– Не-а… – а что я мог еще сказать?
– Жаль. Но это ничего не меняет. Я твой ангел-хранитель, и я так не могу больше.
– Не понял? – только вот белок-хранителей мне не хватает, я попытался расслабиться и оторваться от стены. И оторваться от этих глаз.
– Ты меня выслушай, – он сложил руки на столе, как школьник, как он на меня похож, бывает же так. Ладно, с похожестью мы потом разберемся, потому что у меня мало времени.
– Чего у него за хрень за спиной болтается?
– Скоро твоя жена придет.
– Да она на работе… – ляпнул я и осекся, нафига, поговорили бы, и мужик бы ушел, а так до вечера не выгонишь, а с моей, видишь, встречаться не хочет.
– Мне нельзя с ней встречаться, она придет через час, она уже такси вызвала.
Прям он это, так все говорит, что я ему почему-то верю, и прям проваливаюсь в его-свои глаза.
– Ты уже за гранью, я не могу тебя удержать, ты сам выбрал смерть, и ты идешь в смерть, а я иду с тобой, потому что ты смысл моего существования, моя жизнь – это служение тебе на твоем пути. Я не смогу дальше тебя тащить, еще шаг и тебе придется вытаскивать и себя и меня. У тебя было много дорог, но путь один. Но ты спутал свои дороги в узел. Ты выбрал блеф и ложь, а это смерть. Я бы и хотел, как раньше, развести крылом, но не смогу уже, ослабли мои крылья. Не вынесу я тебя, и себя не вынесу.
– Ну, ты прямо эвакуатор, – пафос речи меня взбодрил, и я потянулся к шкафу, там должен быть коньяк на поправку.
– Остановись, переболей и остановись, нельзя больше так поправляться, это все, понимаешь, все-е… – ангел-то прям взвинтился и рванул было в мою сторону.
– Э-э-э… – отпрянул я почти в шкаф, – ты бы сидел, мужик.
– Ну, не пей!!! – взревел он, и что-то рванулось в его-моих глазах.
– Слу-у-ушай, ну ты бы не орал, – коньяк темным янтарем потек в кружку, – мне хреново после вчерашнего, а ты орешь, мне надо поправиться, будешь? – и я опрокинул одним махом.
Мужик как-то вдруг посерел, как-то сник. По его лицу прокатилась судорога, а глаза начали затухать, как свет в кинотеатре, медленно погружая зал в темноту. Они гасли, пока не превратились в два пыльных окна брошенного дома, за которыми больше ничего не происходит. Раньше там была жизнь, там были люди, смех, слезы, там ругались, там ждали, надеялись, а теперь только пыльные мертвые окна. Они не были больше мертвенно-белыми, и моими не были. Его глаза прямо на моих превратились в два черных пятна, без белков. Его глаза стали черными блестящими шарами. А я стоял, открыв рот. Он резко отвел глаза, по нему ломанной волной прокатилась нервная судорога. Он взмахнул крыльями, у него там крылья, прямо так вот натурально, огромные такие, рваные, грязные крылья, с кровоточащими порезами… встал и вышел.
– Э,