– Поэтому и нужны все эти заговоренные нитки и обереги, чтобы и по внешности не узнали, и по запаху не учуяли, – она смотрела на меня с нескрываемым укором, как на несмышлёного ребенка, которому в сотый раз нужно объяснять элементарные для других вещи.
– Я знаю, Нонна… Знаю для чего это нужно, и чем тебе пришлось пожертвовать ради меня и этих оберегов, – виновато подняла глаза на свою наставницу, приемную бабушку и единственного соратника в одном лице. – Только скрываться ото всех, жить в добровольном изгнании – неправильно это все.
– Ребенок-сирота убитых без вины родителей? Не ищи правильных вещей в этом неправильном мире, – Нонна устало закрыла глаза, и морщинка между бровями немного расправилась.
– Ты права. Мне лишь иногда кажется, что я чужая д…
– Зато живая, – перебила она меня и встала из-за стола.
– Зато живая… – повторила я слова старухи, как мантру, и, встрепенулась, будто проснулась ото сна, принялась доедать остывшую похлебку. Все верно, зато живая.
1.2
– Вставай, сонная тетеря. Ишь, и молодость всю проспишь!
Я с трудом разомкнула один глаз, чтобы найти источник ворчания, хотя тот бесцеремонно мелькал перед носом и не собирался прятаться.
Нонна поднималась засветло и всегда первым делом бралась за ревизию сотен своих ступок и склянок, действуя на получше рассветных петухов. Мой организм никак не согласовывался с жизненным ритмом бабули, и вот уже четырнадцать лет вел упрямую борьбу за остаток утреннего сна. Но пока проигрывал. В сухую.
«В старости выспишься» – повторяла я каждое утро про себя наставления старухи, силясь оторвать голову от подушки, «если доживешь» – тут же ехидно вторило подсознание и добавляло векам свинца.
В избе было сыро и темно. Осенние холода в этом году пришли раньше обычного, и лесная утренняя прохлада превратилась в зябкие заморозки. Я лишь с головой укуталась в пуховое одеяло, оставив маленькую щель для воздуха.
Свечи на столе с трудом хватало, чтобы осветить один угол в комнате, остальная же часть дома покоилась в кромешной тьме. Фитиль дрожал от сквозняка, и на стенах старой хижины танцевали ехидные тени. Печку мы еще не топили, сохраняя такой ценный ресурс, как сухие дрова. Жить посреди леса, ёжиться от холода, но беречь дрова – идея слабого ума. Но дожди в этом году не позволили нам насушить вдоволь сырья, да и хранить его было негде, поэтому былые запасы вполовину отсырели.
– Давай, я видела, что ты уже проснулась. Ярмарка сегодня. К зиме закупимся, и к лесорубу местному зайдем. Хворь не него нашла какая-то, говорят, чешется весь, небось вшивый пес, – Нонна не замолкала ни на секунду, красочно описывая селян и их болезни, и при этом усердно продолжала измельчать что-то, известное только ей, в большой железной миске. Посуда жалобно