Хотя ее больше тянуло к женщинам-живописцам – начиная с великой художницы времен барокко Артемизии Джентилески и заканчивая яркой представительницей модернизма Джорджией О'Кифф, – картины Уинслоу Хомера полюбились ей благодаря его глубокому пониманию одиночества. Одиночество было знакомо Аннализе не понаслышке, поэтому люди в утлых лодчонках, бросающие вызов стихии – как Сантьяго из книги «Старик и море», – казались ей родственными душами.
Когда Аннализа заштриховывала карандашом волны, кто-то сел рядом. Не поднимая глаз, она с досадой отодвинулась на край кушетки – неужели нельзя было сесть на другую скамью?
Вновь взявшись за карандаш, она сосредоточилась на том, как умело Хомер сочетает свет и тени, передавая движение волн. А что, если нарисовать в лодке пожилую женщину, гребущую в бушующем море? Ведь не обязательно все время изображать мужчин?
– Любопытно… – вмешался в ее размышления непрошеный сосед. – Композиция картины противоречит настроению, которое пытается создать художник.
«Что за бред он несет?» – подумала Аннализа.
Сосед не унимался:
– Его манера рисунка слишком напоминает работы импрессионистов. Такими сомнительными приемами нельзя передать возвышенные идеи.
Невольно улыбнувшись, Аннализа покосилась на шутника.
– Надеюсь, ты не собираешься стать художественным критиком?
Сосед оказался парнем примерно ее возраста с лохматой гривой светлых волос и чуть более светлыми, голубоватыми, как топаз, глазами. Его ситцевая рубашка с длинными рукавами была расстегнута на несколько пуговиц, показывая светлую поросль на груди. На шее висел кожаный шнурок с двумя деревянными бусинами. Вылитый богатый сынок с побережья Мэна, хотя, пожалуй, с изюминкой. Он напоминал известного актера из фильма «Босиком по парку». Как же его звали? Роберт Редфорд. Приходилось признать, что парень – настоящий красавчик.
– Ладно, может, это не импрессионизм, но тогда пуантилизм. – Он скрестил руки на груди, пристально разглядывая картину Хомера. – Совершенно не в моем вкусе. Слишком абстрактно для акварели.
Аннализа опустила карандаш. Парень безуспешно прятал улыбку.
– Это не акварель, а масло, – поправила она.
– Аааа… – протянул он. – Вообще-то я скульптор, в красках не разбираюсь.
Аннализа изо всех сил старалась не смеяться его подначкам, но уголки губ так и расползались в улыбке.
– Скульптор? – переспросила она, опустив подбородок. – Что-то не верится.
– Тебя не проведешь, – подмигнул он. – Меня зовут Томас.
Аннализа мимоходом задумалась, какой оттенок голубого подошел бы, чтобы нарисовать его глаза.
– Приятно познакомиться, Томас, но я занята.
Он