Что тут началось… Император был в ярости. По некоторым данным он приказал не упоминать при нём “всуе” имя его масона, судьи, само— и просто убийцы… Там, за кордоном, тоже умели затыкать рты и в первую очередь королевской милостью: Магдалену (или “и”, как хотите) в Брно – на лечение, на воды, ведь “парикмахер” пару раз успел “погулять” бритвой по её хорошенькому личику, судью-самоубийцу, не в коровью шкуру (для само…), а в – дубовый. Моцарту тоже повезло: император позволил после “молниеносных” похорон, “вякнуть” о них в газете, правда, он не разрешил Зюйсмаеру, лучшему ученику Моцарта закончить “Реквием”…
Вообще, ребята, повеселились, ну, а причём тут Сальери?..
Vive la “Тырнет”!
Владимир Загреба
Константин К. Кузьминский
Пансион Беттины
Часть /узелъ/ 1-ая
Печальна повесть эмигранта. Миграция населения напоминает летнюю миграцию оленей (таковую описал Фарли Моуэт), гонимую оводами доводов, доведённых до отчаяния китайским чаем, рисовыми церемониями и мухой цеце – целенаправленную, но неуправляемую, миграцию управдомов и парикмахеров, живущих под хером, рехнувшихся или решившихся, обреченных равно общественному невниманию, разобщению, разочарованию, развращению идеалов – розовый куст иллюзий цветущий пустоцветом на радиаторе мерседеса-бенц. “Бенчик, подай мне розовую кофточку”, – кричала еврейская мама, запершись в туалете на втором этаже отеля цум Тюркен – индюк нерегулярно мигрирует, точно так же, как нерегулярно собирается в стаи. Когда случается, что корм в одной части страны урождается более, нежели в другой, индюки собираются и постепенно движутся по направлению к тому месту, пока одна часть страны не становится заброшенной, в то время, как другая, так сказать, совершенно переполненной индюками… Цум байшпиль бушевала глаукома – кажется, Бродский. (Иосифа Бродского спросили…) Черепичные крыши, облепленные ленточными червями – кажется, Кафка, пинии и глицинии, цирроз печени от поедания хайст вурстов, запиваемих чешским пивом “Старопрамен“, трофейным, полученным по культурному обмену СССР – Австрия, город фюр хунде унд русише эмигрантен, грант унд гратис, чаша святого Грааля во городе Граце, хранимая милым доктором Эгоном Капеллари, к которому у меня рекомендация, национальный вопрос и традиции немецкого языка – “Бенчик”, – кричала мама уже на идиш.
идущий по пути, Господом указанному, казни и мытарства претерпевающий, претворяющий кровь в вино, по Европе, по Европе, до Швеции и дальше, в Канаду – что он ищет от жизни сей, не жня и не сея, серпом и молотом и красным полумесяцем – до отеля цум Тюркен – только ли турки собрались здесь, под тремя флагами (четвёртый потерян), в зелени и черепе, зашив золотую цепочку в резинку трусов – армяне из Бердичева, венгры из Балаклавы, ленинградцы с баночкой баклажанной икры – к мадам Беттине, по дорогам Треблинок и Коми, третий коммунистический