– Отец, – обратился Эдмунд, войдя в его кабинет, – Фарль просил передать, что отлучится по делам.
Пьер отвел взгляд от кипы бумаг и навострил угольные глаза на Эда.
– Он мне ничего не сообщал. Что-то приключилось? – сын помотал головой. – Странно… Обычно Фарль трепетен в отношении работы, – задумчиво дополнил, сняв очки с серебристой оправой и помассировав переносицу.
– Элизабет беременна, – пояснил Эдмунд.
Бен Кильмани поперхнулся. Удивление отозвалось болью в голове. Мигрень уже какое-то время преследовала аристократа, но она не помешала ему воскликнуть:
– Какая РАДОСТЬ! Что ж ради этого можно и ДЕЛА БРОСИТЬ!
– Полностью поддерживаю, отец.
Крики Пьера вновь аукнулись ему стрельбой в черепе.
– Ты, как всегда, слишком официален… – на пониженных тонах продолжил. – Не скрываешь ли ты за этой манерностью свою грусть, Эд? – парень сместил брови. – Эдмунд, я всё хотел спросить тебя. Не расстроен ли ты из-за поражения на выборах? Если так, то даже не думай об этом. Ты никак нас не подвел и ничем нам не обязан.
– Я не столько расстроен из-за поражения, сколько тем, что из-за меня ваш план может не удаться, – ответил он, наконец присев. – Вы возлагали надежды на меня, а я не справился. Это лишь показывает то, что мне есть куда расти. Всё же политика мне никогда не давалась. Ты же знаешь, – отметил с легкой улыбкой.
– Это верно. Ты, как и твоя мать, слишком чист для такой грязи. Если душа не лежит к этому делу, значит, не в ней твоя цель. Зато ты точно успешен в другом. Как продвигается твой проект в Рабочем районе? Как его там…
– Музей культуры довоенного наследия, – объяснил Эдмунд. – Мы планируем открыть его только через два года, пока собираем экспонаты. Книги сестры сильно поспособствовали. Думаю, первая выставка будет посвящена религиозному наследию. Нашим современникам почти ничего об этом неизвестно,