Российский колокол №5-6 2015. Коллектив авторов

торс откинулся назад, в тот же миг он сиганул ко мне, подпрыгнул по-козлиному, тяжко, словно копытом, хватил меня голенью по бедру и легко, будто и не весил он шесть пудов, отлетел к чёрной границе татами. Он знал, куда бьёт – прямо в исполинский, сросшийся с костью синяк. И я догадался, что негру разболтали, где скрыта моя старая рана, и осклабился, как в те времена, когда за нечаянно оброненное слово или за барскую позу – руки в боки – сэнсэй вызывал на бой до нокаута, – а затем, когда отлежишься да вдоволь нахаркаешься кровавым суслом, – до другого нокаута, а после (японские боги тоже троицу любят!) до третьего, – покуда не заноют рёбра да оба бедра не одеревенеют, а ты уже не прикрываешься и даже не пытаешься увернуться; только кто-то сторонний, внутри тебя, помимо тебя, в то же время державно сливаясь с тобой (вот оно, ускорение эволюции!), весело отсчитывает удары да похохатывает, изумляясь: «Сколько ж ты ещё выстоишь, хлипкий поэтишка!». Вот и сейчас, повинуясь привитому рефлексу, я лишь издевательски усмехнулся трибунам, показавши заместо зубов зелёную, забуревшую от запёкшейся крови пластинку, и мотнул головой.

      Чудовищная волна боли вздыбилась к сердцу, цапнула стальными клыками аорту и отхлынула назад к ляжке. Я затряс ногой, делая вид, что пытаюсь восстановить кровообращение; сотни раз отработанным движением развернулся всем телом и ударом правой пятки в солнечное сплетение отправил негра прямо в объятия толстенного сенегальца-арбитра с двумя красными флажками в руках.

      Чернокожие трибуны встрепенулись, гулко зароптали, принялись смачно материться, – и блаженство переполнило меня – им-то ведь было невдомёк, как я обожал быть один против всех! А моя схватка началась тотчас по приезде на чемпионат: длинноухий бюрократ от карате смерил меня ненавидящим гнойным взглядом – словно хлестнул по щеке – и пробурчал: «Опять опоздал! Не уважаешь ты судей! Иди-ка домой… или вот, запишу я тебя в сверхтяжёлую категорию». На такое редко кто решается: другой вес, другая злоба, другая мощь. Здесь всегда непросто проскочить через круговой рубеж, что описывает убойная голень киукушинкаева бойца, выдать за секунду три моих коронных удара и покинуть круг, устояв на ногах. Я же кивнул в знак согласия, и мышиный костюм, потешно дёрнув плечиком с замысловатым узором перхоти, старательно вывел латинскими буквами мою мудрёную фамилию: Персиянинов. А судей я и впрямь… не уважал.

      Негр поднялся во весь рост, посмотрел на меня с высоты своих двух метров и сжал кулаки. «Япон!», – прохрипел белокурый арбитр в голубом галстуке, усыпанном золотыми миниатюрными каратистами, издали напоминавшими лилии, и, словно в древнем приветствии, вскинул правую руку. «Persianinov – 1; Phil Oxer – 3», – вспыхнул экран. Я поклонился, тоже показал, что готов, тоже выпрямился и поднял на негра глаза. В его взгляде сейчасчиталось: «Смерть». Такое нередко на татами, и не раз санитары-социалисты, по-профессорски тряся сизыми щеками, уносили отсюда бойцов – кого в реанимацию, кого в морг.

      Мне известно, куда обычно метят,