– Что вы имеете в виду, Даяна?
– А то, что приглашенные на твою коронацию гости уже размещаются в замке. Неблагая свита прибудет ближе к утру. Будь осторожна, принцесса. – С этими словами торговка встала и, поспешно обогнув меня, направилась к выходу из купальни. Боль от осознания скорой встречи с бывшим возлюбленным острым шипом впилась в позвоночник, заставляя замереть на месте, а Даяна продолжила, даже не обернувшись: – Вопреки всему вышесказанному я отнюдь не желаю тебе зла, Агнес. Твой отец слишком много для меня значил. Смерть и измена Элеонор и так похоронили часть его души, новые страдания ему ни к чему.
Я не пошевелилась, ступор все еще властвовал надо мной. Перед тем как раствориться в последних лучах солнца, торговка осторожно опустила обещанную монету на ажурный стол. Мгновение поколебавшись, она удрученно добавила:
– Я не тешу себя мечтами о возвращении благосклонности Маркуса. С тех пор утекло слишком много воды, а возведение новых мостов на руинах его любви к Элеонор не кончится для нас ничем хорошим. Все, чего я по-настоящему желаю, – это возможности извиниться, отпустить годами разъедающее душу чувство вины.
Голова Даяны устало наклонилась, словно на ее затылок давила тяжесть прожитых лет. Фейка двинулась прочь, но я остановила ее еще одним неуместным вопросом:
– Как долго Александр посещает Благой Двор?
Я обмякла, словно потратив на реплику последние силы. Хотя жгучая паника из-за незабытых чувств к мужчине, которого мне следовало ненавидеть, все еще плескалась в моих венах.
– Несколько месяцев, – сообщила торговка таким тоном, будто я спросила у нее рецепт печенья, а не о сговоре Благого Короля с кровожадным монстром, и исчезла в дверном проеме.
Всю ночь я ерзала на хрустящих простынях, а если и проваливалась в неглубокую дремоту, то буквально через пару мгновений вскакивала в поту и с колотящимся сердцем.
Под утро я и вовсе оставила безнадежную затею выспаться.
Золото восходящего солнца осветило полосами мою кровать. Сев на постели, я поправила сбившуюся сорочку. Свойственная фейри острота слуха позволяла мне улавливать мельчайшие шорохи за несколько метров от покоев. Вот звякнули блюдца – это горничные готовились подавать завтрак; вот зашелестело чье-то постельное белье – кто-то, как и я, встал с утра пораньше. Однако во всей палитре звуков я боялась и одновременно жаждала различить его ласковый баритон, хотя бы краем уха услышать звонкий смех Бриэль, напоминающий перезвон колокольчиков, или возмущенное негодование брата.
Так и не распознав знакомых ноток, я потянулась к прикроватной тумбочке, на которой вчера оставила новую подсказку от Даяны.
Чучело пучеглазого гнома недовольно наклонилось, когда я достала из-под его колпачка спрятанную монету. Медь оставалась подозрительно холодной. Я поставила монету на ребро и, толкнув ее пальцем, пустила юлой по тумбе.
Гравировка